Работа выполнена при финансовой поддержке РГНФ в рамках научно-исследовательского проекта «Параметры текстообразования в художественном пространстве Народного писателя Мордовии Кузьмы Григорьевича Абрамова»
(проект 13-14-13002).
В прозе Народного писателя Мордовии Кузьмы Григорьевича Абрамова сложное синтаксическое целое (ССЦ) выступает в качестве основной единицы монологической речи.
Компоненты ССЦ связаны между собой с помощью различных лексических и грамматических (морфологических и синтаксических) скреп.
Лексические средства связи в прозе К.Г. Абрамова занимают центральное место. С их помощью автором достигается идентичность сообщаемого, движение события, сосредоточение внимания на определенном моменте, информация о некоторых новых элементах в акте речетворчества [более подробно см. об этом в наших работах: 1; 2; 3; 4; 5 и др.]. Для связи компонентов ССЦ К.Г. Абрамов использует различные виды повторов – лексический, синонимический, перифрастический, антонимический и др., а также тематический.
Суть тематического повтора заключается в том, что сочетающиеся слова должны соответствовать друг другу – иметь (реально или потенциально) общие семы, образуя единую тематическую группу.
Относящиеся к одной тематической группе слова сближаются в тексте, образуя единую функционально-текстовую парадигму слов, выполняющих общую текстовую функцию. Таким образом, формируются новые, эстетические, знаки – так называемые ключевые слова или фразы, лейтмотивы. Они активизируют восприятие читателя и реализуют эстетические принципы автора. Ю.Н. Караулов совершенно правомерно указывает, что ключевые слова художественного текста выступают как идиоглоссы или «константы идиостиля», как «единицы индивидуального авторского лексикона» [6, с. 36]. «Способ их существования и поведения, – подчеркивает исследователь, – … определяется тем, что идиоглоссы образуют в пространстве текста точки концентрации смысла» [6, с. 36].
По мнению большинства исследователей, основными признаками ключевых слов являются: 1) высокая степень повторяемости в тексте, частотность их употребления; 2) способность знака конденсировать, свертывать информацию, выраженную целым текстом, объединять «его основное содержание» [7, с. 96] (по мнению Л. В. Сахарного, ключевые слова в этом плане уподобляются «тексту-примитиву» [8, с. 221] – минимальной модели содержания того текста, ключом к которому они выступают); 3) соотнесение двух содержательных уровней текста – собственно фактологического и концептуального – и получение в результате этого соотнесения его нетривиального эстетического смысла. Последний признак ключевых слов особенно важен. Высокая степень повторяемости тех или иных лексических единиц, хотя она, безусловно, значима, еще не делает их ключевыми в тексте. Так, например, в любом художественном тексте особенно частотны личные местоимения 3-го лица, названия мест действия, глаголы перемещения и конкретного физического действия, однако они далеко не всегда являются теми знаками, которые направляют читательское восприятие и раскрывают авторские интенции. Только слова и словосочетания, сопрягающие два уровня, два «слоя» текстовой информации, раскрывающие неодномерные, эстетически организованные смыслы, могут быть признаны ключевыми единицами текста. Вокруг каждого из них складывается целый ореол всевозможных добавочных сведений. Отсюда такие их важнейшие признаки, как обязательная многозначность, семантическая осложненность, реализация в тексте парадигматических, синтагматических, словообразовательных связей.
К.Г. Абрамову-писателю ключевые слова помогают в создании семантической цельности текста, в осуществлении активной связи с другими словами, помогающими всесторонне раскрыть обозначенную тему: Ошсонть шалнось ды пулясь ансяк се ульцясь, конаванть ютась шоссейной кись Новоград-Волынскоев. Тува капшасть ломантне чилисемав. / Ровносто весе, кинень эрявсь туемс, тусть валске марто, сеть жо, конат кадновсть теске, кекшнесть ды аштить теке чеерть, конатнень варяст лангс лоткась катка. / Ульцятнева яксить ламо военнойть, танкистэнь формасо. Сынь ков-бути капшить. / Переулкава сэрей кудотнень юткова, тусто чувтотнень алга, аштить пиже автомашинат ды мезе-бути учить. Сынь вельтязь чопода пульсэ, мерят, састь васолдо ды ней сэтьместэ оймсит. / Кортыть, келя, Ровно ошонть алов пурнасть ламо танкат ды артиллерия. Снартыть вачкодемс ормаза немеценть, бути сон карми эцеме седе васов. Мейс жо сестэ оргодить ломантне чилисемав? Мейс истя капшить туеме войнанть эйстэ, кадныть паксяст, кудост, тевест? Кие чарькодьсынзе войнань законтнэнь? [9, с. 35] «В городе шумела и пылила только та улица, по которой проходила шоссейная дорога в Новоград-Волынский. По ней спешили люди на восток. Из Ровно все, кому надо было уйти, ушли на рассвете, те же, кто остался здесь, попрятались и сидят словно мыши, на норах (букв.: дырах) которых остановилась кошка. По улицам ходит много военных, в танкистских формах. Они куда-то торопятся. Между высокими домами в переулках, под густыми деревьями, стоят зеленые автомашины и что-то ждут. Они покрыты темной пылью, словно приехали издалека и теперь тихо отдыхают. Говорят, будто под городом Ровно собрали много танков и артиллерии. Хотят ударить бешеного немца, если он начнет лезть дальше. Почему же тогда убегают люди на восток? Почему так торопятся уйти от войны, оставляют [свои] поля, дома, дела? Кто поймет законы войны?». Перед нами раскрывается тема войны и того ощущения страха, которого она вызывает. Ключевое слово война связывает воедино весь фрагмент текста, состоящий из пяти сложных синтаксических целых: ютась кись Новоград-Волынскоев «проходила дорога в Новоград-Волынский», капшасть чилисемав «торопились на восток», тусть валске марто «ушли на рассвете», кекшнесть «попрятались», ламо военнойть «много военных», пиже автомашинат «зеленые автомашины», вельтязь чопода пульсэ «покрыты темной пылью», пурнасть ламо танкат ды артиллерия «собрали много танков и артиллерии», вачкодемс ормаза немеценть «ударить бешеного немца», оргодить ломантне «убегают люди», капшить туеме войнанть эйстэ «торопятся уйти от войны», войнань законтнэнь «законы войны» (аккузатив). По существу, это развертывание одной темы (темы войны), которая помогает передать другой, глубинный, смысл отрывка – физическое, а больше даже душевное состояние людей, вынужденных жить в этом месте и в это время. Таким образом, слова одной тематической группы создали не просто сюжетный фон текста, но и помогли раскрыть его глубинный смысл. Об их доминантной роли (применительно к поэтическим произведениям) когда-то хорошо сказал А.А. Блок: «Всякое стихотворение – покрывало, растянутое на остриях нескольких слов. Эти слова светятся как звезды. Из-за них существует стихотворение» [См. об этом: 10].
В следующем фрагменте, состоящем из восьми единиц текста (семи ССЦ и одного диалогического единства), такую концептуально значимую группу составляют слова, которые содержат семы, указывающие на отношение действия, процесса, лица и т.д. к такому ужасному бедствию, как пожар: … ловнось Стропилкин, но вайгелензэ сеске жо сезизе серьгедема: «Пожар! Пожар!». / Кудо потсотне, вейке-вейкень тулкаезь, ертовсть ушов. Кандра лиссь сех остаткакс. Сон аламос лоткась ды вансь палыця кудонть лангс. / Стенатне, тесонь покш вельтявксось копачазельть раужо качамосо. Кардазонть пеле лыйнесь покш якстере толкель. / Ульцяванть чийсть ломанть, сеересть. Кие-бути вачкодизе баяганть. Кельме коштканть сонзэ вайгелесь кайсевсь теке стака укстнема. /
Зярс Кандра ютась церькова ограданть перька ды лиссь ульцянтень, кудось уш весе копачавсь толсо. Сон вансь, кода келес панжозь ортатнева панить талакадозь реветнень, узере обушкасо Дракин порксы цепь меньксэнть, снарты идемс кисканть. /
– Кирьга кшнанть менстик! – сеерить тензэ ломантне.
– Цепесь вадря, жаль маряви кадомс. /
Кардазстонть ливтсть, мезе саеви ды мезе кандови. Ветешка-котошка церат капшазь сявордить керш ено заборонть. / Пахом Васильевич ды Стропилкин снартокшность таргамо кардазсо кудонь вальматнень, но псись панинзе [11, с. 128] «… читал Стропилкин, но [его] голос прервал крик: «Пожар! Пожар!». Те кто был дома, толкая друг друга, бросились на улицу. Кандра (Кондратий) вышел последним. Он ненадолго остановился и посмотрел на горящий дом. Стены, большая тесовая крыша были окутаны черным дымом. В стороне двора развевалось большое красное пламя. По улице бежали люди, кричали. Кто-то ударил в колокол. По холодному воздуху его голос раздавался, словно тяжелый стон.
Пока Кандра (Кондратий) прошел мимо церковной ограды и вышел к улице, дом уже полностью был окутан огнем. Он смотрел, как через полностью открытые ворота гонят растерянных овец, обухом топора Дракин ломает звено цепи, пытается спасти собаку.
– Шейный ремень отпусти! – кричат ему люди.
– Цепь хорошая, жалко оставить.
Со двора выносили все, что можно было взять и что можно было унести. Пять-шесть мужчин торопливо ломают забор с левой стороны. Пахом Васильевич и Стропилкин сделали попытку вытащить со двора окна дома, но жара прогнала [их]».
Фрагмент содержит лексику, прямо связанную с ключевым словом «пожар» (пожар «пожар», толкель «пламя», тол «огонь», палыця кудо «горящий дом», копачазельть раужо качамосо «были окутаны черным дымом»), или косвенно соотнесенную с ней, конкретизирующую объект художественно-живописного описания (ертовсть ушов «бросились на улицу», чийсть ломанть, сеересть «бежали люди, кричали», кие-бути вачкодизе баяганть «кто-то ударил в колокол», стака укстнема «тяжелый стон», панить талакадозь реветнень «гонят растерянных овец», снарты идемс «пытается спасти» и др.).
Для ключевых слов художественного текста характерна культурная значимость. Эти единицы часто связаны с традиционными народными символами, отсылают читателя к библейским, мифологическим образам, вызывают у него историко-культурные ассоциации, могут рассказать об особенностях обрядов, привычек, всего принятого и непринятого в поведении, разрешенного и запрещенного в социальном этикете той или иной эпохи, создают в произведении широкое межтекстовое «пространство». Так, например, во фрагменте из романа «Пургаз» (1988), в котором К. Г. Абрамов рассказывает о подготовке к проведению языческих молебнов у мордвы, ключевыми становятся слова, относящиеся к сакральной лексике: Эрьва иестэ тундонь шкане, зярдо виресь вельтяви пиже лопасо, паксясь ды вирень кужотне – тикшесэ ды панжовкссо, ютавтови раськень покш озкс. Лиясто натой пурнавить ве кужос кавто-колмо раське. / Раськень озатятне ладить чи. Тенень мерить Ине чи. Теде икеле ютавтовить вишка озкст – вейке кудонь, колмо-ниле кудонь, велень. Неть озкстнэсэ энялдыть Ине Шкаентень, максозо сюронь чачома, ракшань раштамо, максозо сэтьме эрямо. Ине чистэнть, теде башка, озныть Ине Шкаентень паро иень максомадо, эрявикс шкасто улест пиземеть, иляст са масторонть лангс ят ломанть, душмант. / Раськетне пурнавить вирень кужос, сыре чувтонь перька. Озномась ютавтови вейке чис, анокстыть тензэ вельть кувать. Озатятне варчить печкемс букат, барант, конатнень икелев андсызь седе парсте – улест куят ды валанят. Берянь ракшась ознома чинтень а маштови [12, с. 44] «Каждый год весной, когда лес покроется зеленой листвой, поле и лесные поляны – травой и цветами, проводится большой родовой молебен. Иногда даже собираются на одной поляне два-три рода. Жрецы родов устанавливают день. Его называют Великий день. До этого проводят малые молебны – одного дома, трех-четырех домов, села. На этих молебнах просят Всевышнего, чтобы родился урожай, скотина размножалась, чтобы дал тихую жизнь. В Великий день, кроме этого, молятся Всевышнему, чтобы дал хороший год, в нужное время чтобы были дожди, не приходили на землю вражьи люди, разбойники. Роды собираются на лесную поляну, вокруг старого дерева. Моление проводится один день, готовятся к нему очень долго. Жрецы выбирают зарезать быков, баранов, которых до этого кормят получше – чтобы были жирными и гладкими. Плохая скотина к молебному дню не годится».
Ключевым в данном фрагменте, состоящем из трех ССЦ, становится слово озкс «молебен». Оно связывает воедино другие лексемы, конкретизирующие объект описания: раськень покш озкс «большой родовой молебен», озатятне «жрецы», Ине чи «Великий день», вишка озкст «малые молебны», Ине Шкай «Всевышний», озныть «молятся», пурнавить вирень кужос, сыре чувтонь перька «собираются на лесную поляну, вокруг старого дерева», озномась «моление». Лексика этой тематической группы возвращает социальный и житейский опыт прошлого, давние забытые традиции.
Ключевые слова, повторяясь, могут встречаться в любой части художественного произведения и не имеют фиксированной, жестко закрепленной в нем позиции. Так, глагол цитнемс «блестеть», а также производное от него причастие цитниця «блестящий (-ая, -ее, -ие)» и близкий по значению глагол палсь «горел» становятся ключевыми в ССЦ, рассказывающем о посещении героем романа «Пургаз» дворца багдадского халифа, о поразившей его роскоши: Пургаз эзь кенере вадрясто неемс сонсензэ калифенть, васня яла ваннось сырнесэ ды сиясо цитниця кудопотмонть. Кенкштнеяк цитнить сырнесэ. Калифесь озадо аштесь алкине озамо таркасо. Масторо пильгензэ ало якстердсь ды цитнесь сырнень викшневкссэ покш кумбо. Цитнесь озамо таркаськак. Калифенть прясо сюлмазь ашо чалма, конясонзэ, чалманть куншкасо, толкельнекс палсь якстере кев [12, с. 179] «Пургаз не успел по-хорошему увидеть самого халифа, вначале все рассматривал золотом и серебром блестящую внутренность дома. И двери блестят золотом. Халиф сидел на низенькой скамейке. На полу под [его] ногами краснел и блестел золотом вышитый большой ковер. Блестела и скамейка. На голове халифа повязана белая чалма, на лбу, посередине чалмы, огоньком горел красный камень».
В ССЦ, посвященном описанию весны, тематическую группу составляют слова, относящиеся к теме природы: Тундонть сась мазый шказо. Виресь кармась пижелгадомо. Вирь кужотне, мерят, ацавсть парцеень пиже кумбосо. Тустомгадозь куротнень потмова чоледить нармунть. Тикшенть потмова панжовкстнэнь велькска ливтнить промот, мекшть, эрьва кодамо тюсонь нимилявт. Коштсонть качады лем чувтонь панжовксонь чине [12, с. 278–279] «Пришло красивое время весны. Лес начал зеленеть. Лесные поляны словно покрылись зелеными шелковыми коврами. Внутри загустевших кустов чирикают птицы. Над цветами внутри травы летают шмели, пчелы, разноцветные бабочки. В воздухе отдает запахом черемуховых цветов».
Ключевое слово тундо «весна» объединяет вокруг себя слова и выражения, с помощью которых автор показывает картину весеннего пробуждения природы: сась мазый шказо «пришло красивое время», кармась пижелгадомо «начал зеленеть», ацавсть парцеень пиже кумбосо «покрылись зелеными шелковыми коврами», чоледить нармунть «чирикают птицы», панжовкстнэнь велькска «над цветами», ливтнить промот, мекшть, эрьва кодамо тюсонь нимилявт «летают шмели, пчелы, разноцветные бабочки», качады лем чувтонь панжовксонь чине «отдает запахом черемуховых цветов». Природа, описанная Кузьмой Григорьевичем, живая, натуральная. Автор создает впечатление, что сам находится в лесу и наслаждается красотой родного края. В ССЦ много образных выражений, оно переполнено яркими красками, помогающими создать яркую и эмоциональную картину. Тематически значимая группа слов помогает понять душевное состояние людей, их приподнятое настроение в предвкушении скорых и в лучшую сторону изменений в жизни.
В заключение отметим, что ключевые слова образуют в тексте семантические комплексы, образуя при этом его семантическую доминанту. Компоненты ССЦ (и / или других единиц текста) часто объединены параллельной связью. Но тематическая связь может иметь и цепной (последовательный) характер и поддерживаться с помощью других лексических, а также морфологических и синтаксических средств создания связности. Вокруг ключевых слов группируются синонимичные им единицы, слова, ассоциативно с ними связанные, однокоренные слова, повтор которых в том или ином контексте, как правило, диктуется авторским мышлением, и т.д.
Библиографический список
- Водясова Л.П. Лингвистические сигналы начала и конца сложного синтаксического целого в современном эрзянском языке // Гуманитарные науки и образование. 2012. № 3 (11). С. 76–79.
- Водясова Л.П. Сложное синтаксическое целое как основная единица микротекста в прозе К. Г. Абрамова: монография; Мордов. гос. пед. ин-т. Саранск, 2013. 115 с.
- Водясова Л.П., Жиндеева Е.А. Лексический повтор как текстообразующий компонент и стилистический прием выразительности в художественном пространстве К.Г. Абрамова // Вестник Челябинского государственного университета. Филология. Искусствоведение. Вып. 66: науч. журн. 2012. № 17. С. 37–43.
- Водясова Л.П. Антонимический повтор как средство связи компонентов сложного синтаксического целого в произведениях К.Г. Абрамова // SCI-ARTICLE.RU: электрон. периодический науч. журн. 2014. – № 12. – С. 131–134. URL: http://sci-article.ru/number/12_2014.pdf.
- Водясова Л.П. Парцеллят как средство связи компонентов сложного синтаксического целого в прозе К.Г. Абрамова // Филология и литературоведение: науч.-практ. журн. 2014. № 9 [Электронный ресурс]. URL: http://philology.snauka.ru/2014/09/911 (дата обращения: 23.09.2014).
- Караулов Ю.Н. Язык и мысль Достоевского в словарном отображении // Словарь языка Достоевского. Лексический строй идиолекта. Вып. 1 / РАН; Ин-т. рус. яз. им. В.В. Виноградова. М.: Азбуковник, 2001. С. 35–38.
- Смирнов А.А. Проблемы психологии памяти. М., 1966. 424 с.
- Сахарный Л.В. Тексты-примитивы и закономерности их порождения // Человеческий фактор в языке: язык и порождение речи. М.: Наука, 1991. С. 221–237.
- Абрамов К.Г. Качамонь пачк = Сквозь дым: роман. Саранск: Мордов. кн. изд-во, 1964. 556 с. Мордов.-эрзя яз.
- Валгина, Н. С. Теория текста : учеб. пособие [Электронный ресурс]. URL: http://evartist.narod.ru/text14/01.htm (дата обращения: 16.04.2014).
- Абрамов К.Г. Ломантне теевсть малацекс = Люди стали близкими: роман. Саранск, 1961. 428 с. Мордов.-эрзя яз.
- Абрамов К.Г. Пургаз: роман-сказание. Саранск, 1988. 480 с. Мордов.-эрзя яз.