Крымский текст представляет собой особый интерес для специалистов разных областей гуманитарного знания, поскольку очевидна необходимость «обобщить накопленный эмпирический материал, связанный с характером отображения Крыма в русской культуре, а также важностью выявления содержательных доминант ее Крымского текста. Заполнение этой теоретической лакуны <…> призвано способствовать прояснению не только узко литературоведческих и искусствоведческих проблем, но и обеспечить новый виток осмысления разносторонней крымской проблемы в ее политической, социологической, психологической и других сферах» [1, с. 2].
Крымская тема в русской литературе имеет давнюю традицию, беря свое начало с «Корсунской легенды», которая впоследствии была введена летописцем Нестором в «Повесть временных лет».
Крым оказал влияние на творчество русских поэтов и писателей разных эпох, в ряду этих имен можно назвать и М.В. Ломоносова, и В Капниста, и Г.Р. Державина, и С.С. Боброва, и К.Н. Батюшкова, и А.С. Пушкина, и многих других.
Трудно переоценить значение Крыма в истории русской культуры XIX – XX вв. Как отмечает М.С. Колесов, «в России не было такого другого места, которое можно было бы назвать “литературной Меккой”» [2].
В ХХ веке «крымская тема» актуализируется благодаря творчеству И.Ф. Анненского, О.Э. Мандельштама, В.Я. Брюсова, К.Д. Бальмонта, М.А. Волошина, М.И. Цветаевой – и это далеко не полный список авторов, в произведениях которых отразилось художественное восприятие Крыма, не раз становившееся предметом исследования литературоведов, историков, культурологов [3].
«Крымская привязка» характерна и для современной русской литературы. Так, Крым – одно из мест действия в романе Л. Разумовской «Русский остаток».
Рассмотрим, какие содержательные доминанты Крымского текста актуализируются в этом произведении.
Изначально Галину – главную героиню романа – Крым интересует только как курортное место (а это, по наблюдениям М.В. Строганова, традиционное для культуры ХХ века восприятие полуострова [4, с. 73]) с характерными культурными ассоциациями («По дороге решали, куда дальше: в Ялту к Чехову или в Коктебель к Волошину» [5, с. 51]).
Колоритная крымская топонимика – Симферополь, Коктебель, Ялта, Феодосия, Судак – будит в читательском воображении привычные образы: море, разнообразие природы, красочные пейзажи. Однако красоту этих мест героиня начинает замечать только после общения с Алексеем: не случайно до этого момента в романе нет пейзажных зарисовок Крыма. Работая над морским этюдом, художник показывает своим новым знакомым готовые работы – феодосийский дворик и розы в саду. Эти реалии – «море», «феодосийский дворик», «розы» – являются значимыми деталями в семантическом пространстве Крымского текста «Русского остатка».
«Я очень люблю наш дом. И наш город. И наше море», – признается Алексей Галине. Градация, оформленная в виде парцелляции, показывает важность всех этих локусов в системе ценностей героя, заставляет задуматься о неразрывном гармоническом единстве родного дома с родной землей, с миром природы. Именно в такой последовательности («дом» – «город» – «море») Алексей открывает Галине Феодосию – «Богом данную».
Здесь, в этом крымском городе, героиня впервые приходит к пониманию того, что значат для человека такие понятия, как дом, семья. Л. Разумовская не жалеет красок, описывая чудесный «феодосийский дворик» – «райский уголок», усаженный розами и южными цветами («Все это радостно цвело и благоухало, создавая праздничное пиршество для глаз и души» [5, с. 53]). Все элементы этого описания многозначны: так, цветы – символ красоты [6, с. 151], виноградная лоза – «один из древнейших символов плодородия и изобилия, жизненной силы и жизнерадостности» [6, с. 139]; белый цвет (цвет домиков) – чистота, неизвестность и открытость, цвет божественной мудрости [6, с. 359].
Детальное описание сада отсылает к мифопоэтическому контексту, рождающему ассоциацию с Эдемом. Вспомним Д.С. Лихачева, писавшего: «Первооснова и образец всех садов, согласно христианским представлениям, – рай, сад, насажденный богом <…>. <…> Непременной и характернейшей чертой рая было в представлениях всех времен наличие в нем всего того, что может доставлять радость <…> всем человеческим чувствам. Цветы наполняют рай красками и благоуханием. Фрукты служат не только украшением, равным цветам, но и услаждают вкус. Птицы не только оглашают сад пением, но и украшают его своим красочным обликом и т. д.» [7, с. 477].
Феодосия как «райский уголок» противопоставляется Ленинграду: в романе отчетливо прослеживается антитеза «Крым» – «Ленинград/Петербург» – оппозиция севера и юга, характерная для русской литературы на протяжении XVIII – ХХ веков [8, с. 235 - 248].
Из Ленинграда героиня приезжает в Крым, в Ленинград впоследствии и возвращается. Феодосия привлекает ее теплом семейного очага, ей хочется «тихой, простой жизни в райском домике у самого синего моря среди роскошных роз, красивых картин и милых ее сердцу людей» [5, с. 66]. Восхищенная атмосферой уюта, атрибутами которой становятся уютный домик, сад с розами, резная скамейка, сделанная руками Алексея, Галина открывает для себя идеал семьи, постигает ее ценность («впервые в жизни ей было хорошо в семье» [5, с. 59]). Но «холодный северный город» [5, с. 69] не отпускает героиню: «Разве могла она теперь покинуть Ленинград, этот ставший для нее уже бесценным, самый изящный, стройный и гармоничный город на свете с его молочными, белыми ночами, золотыми шпилями и безукоризненно-стройными проспектами» [5, с. 66]. Если крымская Феодосия – метафорический рай, то Ленинград – место для изгнанных из рая: «Она <Галина. – С.И.> уже вкусила сладкий плод от “древа познания”, и теперь ее путь был только один – вперед!» [5, с. 66]. Трагизм ситуации в том, что этот путь, направление которого обозначено жизнеутверждающим «вперед» (а этот стимул вызывает в основном положительные эмоциональные реакции [9, с. 111]), ведет к месту, которое разрушается, но это не смущает героиню: «Что ж из того, что он <Ленинград – С.И.> разрушался? Он и в умирании своем сохранял свое имперское достоинство, величие и красоту» [5, с. 66].
Галина не мыслит своей жизни без Ленинграда. Контраст «севера» и «юга» строится на различии не только географического положения, пейзажа, но и системы ценностных ориентаций: «рай» не мил Галине «без громады публичных библиотек, без любимых профессоров, без театра» [5, с. 66]. Меж тем, Тамара Константиновна, бежавшая из Петербурга в Крым, осталась здесь навсегда.
Галина очарована этой героиней, являющейся, по сути, главой семьи. Символичны имя и отчество бабушки: они словно выражают ее сущность: Тамара переводится как «финиковая пальма» – известно, что это дерево служит символом праведника («праведник цветет, как пальма» (Пс 91:13)); в основе имени Константин заложен латинский корень “констанс” – стойкий, постоянный, твердый. На протяжении всей своей жизни Тамара Константиновна – «чистенькая, уютная, бело-седая, с <…> радостно-светлым взором ярко-голубых глаз» – как истинный праведник остается верной своим представлением о долге и чести. Несмотря ни на что она бережно хранит память о прошлом, живет с верой в Бога («Бог помог….» [5, с. 55]; «Бог поможет…» [5, с. 66]). Именно благодаря бабушке дом наполнен той особой атмосферой, которой Галине так не хватало в ее родной семье; не случайно прилагательные «бабушкин» и «домашний» используются автором как контекстные синонимы: «За обедом пили домашнее (бабушкино) вино, кушали бабушкин борщ <…>» [5, с. 55].
Определение «домашний» несколько раз употреблено в речи Галины, рассказывающей о своем визите Татьяне:
«- <…> Чем кормили? <…>
- Домашним вином. Домашними пирогами. Домашними фаршированными перцами, – с удовольствием перечисляла она» [5, с. 61].
Обратим внимание на то, что использование парцелляции позволяет писать прилагательное «домашний» с большой буквы; этот прием эксплицирует проблему дома в духовно-культурном аспекте: дом становится символом семьи, утрата связей с которой губительно сказывается на судьбах героев. Крым в восприятии Галины становится тем местом, где хранятся семейные ценности, где живет уважение к дому как сакральному пространству.
Однако спустя несколько лет, когда Галина вновь приезжает в Феодосию, атмосфера, царившая в семье Алексея, становится иной, что показано с помощью развернутой градации. В этой сцене повторяется последовательность действий, уже знакомая по первому приезду героини в этот город (встреча с Алексеем – дворик – бабушка), но теперь светлые краски блекнут.
Алексей «почти не изменился, но как-то… весь, что ли, потускнел», утратил «свое юное сияние». «Даже светло-русые волосы его казались посеревшими. И голубые глаза его уже не светились небесной ясностью и синевой. В них поселилась какая-то безрадостная и нескончаемая забота, как у многих, как у большинства» <курсив мой. – С.И.> [5, с. 152].
Разительные перемены происходят и с прекрасным феодосийским двориком: он «был пуст. Кое-где пылились жалкие остатки непонятного вида растений, да отцветали чахлые простые цветки.
- А где же розы? – ахнула Галина.
- Вымерзли, – ответил Алексей. – Была холодная зима, и они погибли» [5, с. 152 – 153].
И третья, самая трагическая перемена, – отсутствие Тамары Константиновны: «Бабушка умерла» [5, с. 153].
От прежнего уюта не остается и следа. Феодосийский дворик теперь сложно сравнить с Эдемом, и фраза Алексея: «Это жизнь» [5, с. 154], – звучит как приговор былым мечтам и надеждам. «И ездить сюда мы больше не будем» [5, с. 156], – такое решение принимает Галина.
Однако через несколько лет она вновь отправляется в дом Алексея, и эта последняя поездка в Крым инициирована ее сыном.
Л. Разумовская показывает, что феодосийский дворик с течением времени все больше дистанцируется от героини. Сравним: во время первого своего визита к Алексею она «быстро нашла по адресу указанный домик за высоким каменным белым забором и позвонила в дверь./ Ей открыл Алексей» [5, с. 53]; во время второго – «ей приходится останавливаться, чтобы передохнуть и отдышаться <…>. Ей открыли не сразу» [5, с. 152]; во время же третьего – Галине все труднее собраться с духом: «<…> чтобы немного успокоиться, она несколько раз прошлась по улице туда и обратно.<..> Ей долго не открывали» [5, с. 397]. <курсив мой. – С.И.>. Хотя дом по-прежнему хранит воспоминания о былом («Время остановилось, когда они вошли в дом. <…> Тот же портрет с лучезарными бабушкиными глазами между окном и кафельной печкой, те же настенные ходики, тот же ореховый буфет с резным цветочным орнаментом. <…> Скатерть – та же, бабушкиной работы <…>» [5, с. 399]), счастье семейной жизни, домашнего уюта, которое мог подарить героине «феодосийский дворик», теперь невозможно: Алексея нет в живых. Погрузившись в воспоминания, Галина осознает, что здесь, в Крыму, жизнь ее могла сложиться совсем иначе, и на какое-то мгновенье признается себе, что допустила непростительную ошибку: «Надо было…» [5, с. 400].
Алексей щедро делится с Галиной тем, что ему дорого. Познакомив ее со своим домом, художник раскрывает перед ней красоты Феодосии: текст наполняется характерными звуками («Ритмично кричали цикады» [5, с. 59], «прислушиваясь к шуму прибоя» [5, c. 59]), красочными описаниями («Южный вечер, похожий на ночь, обдал <…> теплым и <…> сладким воздухом<…>» [5, с. 59]; «Огромные лампады звезд висели совсем низко» [5, с. 59]). Во время совместных «пеших путешествий» молодой художник показывает гостье из Ленинграда феодосийские окрестности. Мыс святого Ильи, «одиноко белевший маяк», «бурые холмы, покрытые желтой иссохшей травой», «фиолетовая лаванда», «разлапистые колючки с голубыми, похожими на васильки, цветами», «короткорослый сосновый лес», «заросли терновника и кизила», «студеная ключевая вода», «дикий каменистый пляж», двуякорная бухта, закрытое военное поселение Орджоникидзе, «могучий, коварный и величественный Карадаг – старый потухший вулкан», «разноуровневые холмы и овраги», «низкорослые насаждения», «голые тропы» и, конечно, море, на которое герои «любили смотреть» и «подолгу молчать» [5, с. 61] – все эти реалии характеризуют окружающее пространство. Вид, открывающийся взору, Галине представляется «марсианским», и он очаровывает, вдохновляет: «Эти “марсианские” пейзажи она видела потом у Волошина, завороженного диковатой красотой восточного Крыма. Эти же пейзажи, еще более дикие и фантастические, рисовал и Алексей» [5, c. 62].
Как отмечает А.П. Люсый, «“Таврида” К.Батюшкова задала русской литературе образ Крыма романтичного, сказочного, воображаемой страны воображаемо счастливых влюбленных и поэтов, места “последних даров фортуны благосклонной”» [1, с. 53]. Семантика Крыма как символа счастья, радости знакома русской литературе со времен А.С. Пушкина. Этот вектор отчасти сохраняется и в романе Л. Разумовской. В сознании Галины Крым становится некоей землей обетованной: вспомним ее диалог с маленьким сыном:
«– Там море, да, мам?
- Да, – сказала Галина. – Там море. И горы. И марсианские холмы. И чудесные беленькие домики. А в маленьких двориках живут прекрасные розы» [5, с. 149].
Однако в романе «Русский остаток» Крым – это не только красочное и романтическое пространство, но и место, с которым связаны трагические страницы истории ХХ века. Так, одно из первых впечатлений Галины от Феодосии – это «древние руины Генуэзской крепости» и «новые руины разоренных православных храмов». Эта антитеза отсылает к печальным историческим событиям, вызванным приходом в Крым большевиков – «концом всего» [5, c.58], что отсылает к символике Крыма как невосполнимой потери прежней родины, столь характерной для поэзии русской эмиграции 20-30-х гг. ХХ века [9, с. 80-86].
Скупые воспоминания Тамары Константиновны емко характеризуют глубину трагизма: «Мы приехали с мужем из Петербурга сюда в девятнадцатом. Там уже был страшный голод. Но то, что мы пережили здесь, в Крыму, после прихода большевиков, не поддается описанию. Людей ели. <…>
От голода спаслись, а от расстрела не уберег Господь. Мужа моего расстреляли в двадцатом, как заложника. Они это тогда практиковали. <…> Может, слыхали такого, Бела Кун? Полютовал он в Крыму…» [5, c.54].
Упоминание исторических имен – Бела Кун, «Верховный Правитель» Колчак – придает рассказу Тамары Константиновны максимальную достоверность, фокусируя внимание читателя на событиях прошлого, отсылая к осмыслению их последствий: «Но, увы, налаживанию эта жизнь никак не поддавалась…» [5, с. 58].
Крым в романе Л. Разумовской – это также место, навеки связанное с русской культурой: для героинь романа полуостров ассоциируется прежде всего с творчеством Айвазовского, Чехова, Волошина и Грина.
Имя Айвазовского упоминается героиней вскользь; для Галины это мастер, «с легкой руки» которого все крымские художники стали изображать пейзажи. В ее устах сравнение их творчества с полотнами великого мариниста звучит несколько уничижительно: «<…> Художники традиционно выставляли более или менее удачные копии Айвазовского и – редко – свои собственные пейзажи» [5, с. 397].
О Волошине и Грине писательница пишет значительно меньше, чем об их вдовах – Нине Николаевне Грин и Марии Степановне Волошиной. Они не становятся персонажами романа, однако автор размышляет о том, что «легендарные жены знаменитых мужей» [5, с. 55] достойно справлялись со всеми испытаниями, которые выпали на их долю: им «досталась трудная судьба – сохранить для потомков наследие своих мужей, что в годы советской власти было равносильно подвигу» [5, с. 55], – замечает Тамара Константиновна. Здесь звучит столь характерная для романа в целом мысль о силе и значимости женского начала, способного противостоять нечеловеческим трудностям ради высокой цели.
Характерная особенность крымского пространства, отраженная в романе «Русский остаток», – это самобытное демографическое сообщество полуострова. Крым как перекресток культур и религий становится местом, где смешанные семьи становятся логичным порождением как географического положения местности, так и веяний эпохи: «Все жили смирно под крепкой властью компартии, объявившей дружбу между народами на вечные времена и карая провинившихся, не взирая на их этническую принадлежность» [5, с. 51]. На этом фоне естественно воспринимается национально-смешанная семья, с которой Галина и Татьяна знакомятся в Крыму: «Он – неказистый, лет тридцати пяти татарин, она – русская, много старше его <…>, и их маленькая дочка <…>» [5, с. 51]. Имен собственных в тексте не используется, автор ограничивается словами «татарин», «муж», «жена», «дочка», очевидно, подчеркивая этим приемом типичность ситуации.
Рассказ об этом семействе занимает не более страницы, однако небольшой по объему фрагмент заставляет задуматься о многих проблемах, одна из которых – национальные беды русского народа, которые у писательницы ассоциируются с пьянством и ленью русских мужчин, с безверием русских людей.
Именно пьянство первого мужа становится причиной того, что женщина «сошлась» с татарином: «Трудолюбие и нелюбовь к питию выгодно отличала его от местных русских мужчин» [5, с. 52]. Новый брак вполне благополучен, однако муж-татарин требует «неукоснительного соблюдения мусульманских обычаев» [5, с. 52]. Такая ситуация нисколько не смущает жену («Эти требования нового мужа были необременительны; под крепкой рукой мужа она чувствовала себя уверенной и спокойной» [5, с. 52]), и в результате маленькая девочка с «огромными голубыми глазами и льняными кудряшками» [5, с. 51] вместе с родителями молится дома Аллаху… Как видим, Л.Разумовская дает реальную картину сложных «межнациональных отношений», заставляя задуматься о проблемах утраты национальной идентичности русского народа, о последствиях безрелигиозности, безверия.
Итак, в романе Л. Разумовской «Русский остаток» Крым представлен разнопланово. Это не только (и не столько) «курорт» и «райский сад»; прежде всего, это место, тесно связанное с русской культурой и историей. Сохраняя некую константность («Все было как всегда» [5, с. 397]), облик Крыма, тем не менее, неизбежно меняется под влиянием исторического хода времени, что побуждает к осмыслению крымских реалий с позиции проблем современности.
Библиографический список
- Люсый А. П. Крымский текст русской культуры и проблема мифологического контекста. Диссертация на соискание ученой степени кандидата культурологии. М., 2003.
- Колесов М.С. “Русская идея” и культура Крыма [Электронный ресурс] // Режим доступа: http://forumlito.com/2010-12-19-18-04-16/97-q-q-.html, свободный. Дата обращения 02.11.2014.
- Зайцев И.В. Крымская историографическая традиция XV-XIX веков. Рукописи, тексты и их источники. Диссертация доктора филологических наук. Уфа, 2011; Козубовская Г.П. «/Сюжет для небольшого рассказа» в «крымском тексте» А.П. Чехова: письма 1899 // Мир науки, культуры, образования. 2010. № 5. С. 42-45; Краснова Ю.А. «Крымский текст» в поэзии ХХ века //Международный журнал экспериментального образования. 2011. №8. С. 32-34; Крымский текст в русской культуре. Материалы международной научной конференции/ Под ред. Н. Букс и М.Н. Виролайнен. СПб: Российская акад. наук, Ин-т русской литературы (Пушкинский дом), 2008; Курьянов С.О. На пути к созданию крымского текста русской литературы. Миф первый. О святости крымской земли // Филология и литературоведение. 2014. № 7 (34). С. 31-37; Курьянов С.О.О крымском тексте раннего М. Горького // Филология и литературоведение. 2014. № 6 (33); Люсый А. Крымский текст в русской литературе. СПб: Алетейя. 2003; Меликян Т Образы-символы Крыма, моря и юга в поэзии А.С. Пушкина и Б.Л. Пастернака // Научное обозрение. Серия 2: Гуманитарные науки. 2013. № 6 (122). С. 93-99; Михайлова А.К. Крымский текст в русской культуре XVIII-XX веков // Русская литература. 2007. № 2. С. 232-240; Трубицына Н.А.Диалог петербургского и крымского текстов в повести Михаила Пришвина «Славны бубны» // Пушкинские чтения-2012. «Живые» традиции в литературе: жанр, автор, герой, текст. Материалы XVII международной научной конференции/ Под ред. В.Н. Скворцова. СПб, 2012. С. 88-93; Турина А.В.«Крымский текст» М. Цветаевой // Педагогическое образование на Алтае. 2013. № 2. С. 38-45. и др.
- Строганов М.В. «Мифологические предания счастливее для меня воспоминаний исторических…» (И не только Пушкин) // Материалы междунардной научной конференции. Санкт-Петербург, 4-6сентября 2006. / Под ред. Н. Букс, М.Н. Виролайнен. СПб, 2008.
- Разумовская Л. Русский остаток. Санкт-Петербург: Левша, 2012.
- Шейнина Е.Я. Энциклопедия символов. М.: ООО «Издательство АСТ», 2003.
- Лихачев Д. С. О садах // Избранные работы: В 3 т. Т. 3. Л.: Худож. лит., 1987.
- Виролайнен М.Н. Северо-Юг России // Крымский текст в русской культуре: Материалы международной научной конференции. 4—6 сентября 2006 г. / Под ред. Н. Букс, М. Н. Виролайнен. – СПб.: Изд-во Пушкинского Дома, 2008.
- усский ассоциативный словарь. В 2 т. Т. 1. От стимула к реакции: Ок. 7000 стимулов / Ю.Н. Караулов, Г.А. Черкасова, Ю.А. Сорокин, Е.Ф. Тарасов. М.: ООО «Издталеьство Астрель» : ООО «Издательство АСТ», 2002.
- Лапаева Т.Б. Мотив «ухода из Крыма» в поэзии русской эмиграции 1920-30 х годов» // Вестник Челябинского государственного университета. 2008. №30.