Если аккумулировать все пророчества, пронизывающие красной нитью историю отечественной литературы, начиная с древнерусской словесности, то легко обнаруживается доминирующее предсказание, заключающееся в предвидении приближающегося конца (гибели земли русской и мира в целом), за которым неминуемо последует воскрешение из пепла, коренное преображенье бытия и наступление вожделенного человечеством «золотого века» – Царства Божия на земле.
В русской литературе пророчества о неотвратимой гибели кровно неотделимы от провидения последующего обретения новой жизни, преображения мира [1, с. 295.]. Подчеркнем, что данное бинарное единство восходит к библейской традиции, в которой пророчества о тайне Божественного промысла о судьбах мира неотделимы от пророчеств о путях спасения и обретения Царства Божия.
Начиная с Пушкина, величие новых целей для литературы осознаётся отечественной словесностью как пророчество о Божественном промысле относительно судеб мира, пути спасения и обретения человеком Царства Божия на земле. В аспекте данного пушкинского целеполагания поэтическое (и шире – писательское) творчество не может осмысливаться иначе, как жертвенное служение Богу, как жертвенный подвиг во имя спасения человека. Как справедливо отметил В.Ф. Ходасевич, «кровь (символ «священной жертвы поэта») и пророчество» станут в послепушкинскую эпоху определяющими факторами, питающими изнутри отечественное искусство слова [2, с. 276].
Проверенные литературным опытом писателей второй половины XIX века (Достоевского, Толстого, Лескова, Гаршина и др.) пушкинские этико-эстетические установки в полной мере будут восприняты культурой Серебряного века. Преемственность пушкинской традиции в той или иной степени проявится, без исключения, во всех литературных направлениях и течениях этой культурно-исторической эпохи. Не станет исключением в литературе Серебряного века и новокрестьянская поэзия в целом [3], и оригинальное поэтическое творчество её основателя – выходца из Олонецкого края Н.А. Клюева в частности.
Клюев периода создания «Братских песен» воспринимает творчество Пушкина не как некое статичное явление, но как развивающуюся систему, ведёт диалог со своим великим предшественником и развивает пушкинскую идею «Странника». Если лирический герой Пушкина зрит вдалеке некий неземной свет и лишь встает на спасительный путь познания его Божественной природы, то клюевский герой, уже постигший его надмирную сущность, стремится донести «Тайны Бога и Вселенной» до человечества, чтобы наставить его на «спасенья верный путь». Сказать иначе – разность воззрений лирических героев Пушкина и Клюева коренится не в «сущности предмета», а в иной расстановке акцентов. В центре пушкинского произведения – коллизия становления героя на спасительный путь. Заметим, что обретение верного пути – не самоцель для странника, а скорее начальный этап на пути к спасению «близких» (ближних), человечества. В центре же «Братских песен» Клюева – герой, уже прошедший этап поиска «верного пути», избранник Божий, отчетливо видящий перед собой новый нетленный храм и указующий путь к спасению остальным. И в этом заключена доминирующая коллизия лирического героя «Братских песен», спустя почти столетие на новом этапе развития отечественной религиозно-философской мысли продолжившего искания пушкинского странника.
Отличие пушкинской и клюевской концепции объясняется принадлежностью поэтов к разным историко-литературным эпохам: эпоха романтизма – отчаянная попытка утоления «духовной жажды», время поиска гармонии с миром и ответов на вечные вопросы, время неустанных духовных исканий; начало двадцатого века породило уникальную ситуацию, которая характеризовалась «<…> известным разочарованием интеллигенции в возможностях науки удовлетворить высшие запросы человеческого духа» [4, с. 48]. Познание мира, основанное на логике и эмпирических данных, в начале XX столетия отходит на второй план, и предпочтение отдается пути мистического постижения вселенной. Отечественные литераторы, ступившие на этот путь, обретали ощущение того, что они приобщились к желанному абсолюту, и считали, что вектор их духовных исканий окончательно определен.
Ранние стихотворения Клюева, в том числе и составившие сборник «Братских песен», объединены, помимо всего прочего, ещё и тем, что внимание поэта концентрируется на моментах наивысшего эмоционального напряжения лирического героя, будь то моменты глубочайшей печали или величайшей радости. «”Братские песни” устремлены от этого мира, где “Смерти плен железный”, к тому, кто поможет “порвать навсегда” этот плен, вывести в свет преображения», – совершенно справедливо отмечает исследователь С.Г. Семенова [5, с. 24]. Основная тема второй книги стихов Клюва исполнена отзвуками пушкинского «Странника», где также «изобразуются разные состояния, успехи и щастливой конец души Христианина, к богу стремящегося» [6, с. 74].
Несмотря на то, что клюевский герой «Братских песен» находится в постоянном духовном поиске, он ни в коей степени не принадлежит к числу усомнившихся. В отличие от пушкинского странника, вектор духовных исканий которого можно обозначить как путь к Богу, лирический герой Клюева ищет, провидит во всём Божии знаки, которые становятся для него своеобразными «маяками» на пути к обретению Царства Божия на земле.
В достижении цели «спасенья верного пути» оба лирических героя без колебаний готовы оставить прежний обывательский уклад жизни, семью, родной край. Их решение спастись встречает резкое сопротивление со стороны некоей неправедной, враждебно настроенной силы, поэтому странствие героев непременно сопряжено с бегством как духовно-физическом акте преодоления возникших на пути к Высшей цели препятствий, соотнесенном с подвижничеством. Наиболее ярко эта общая черта героев-странников просматривается при сопоставлении текстов пушкинского «Странника» и клюевского стихотворения «Бегство» (1911 г.). Произведение Клюева, словно продолжая текст великого предшественника, развивает финальные строки пушкинского «Странника» и целиком выстраивается поэтом на детализации самого действия героя – его бегства. С незначительными оговорками и в определенном смысловом контексте можно констатировать, что сюжет «Бегства» Клюева начинается с того, чем заканчивается «Странник» Пушкина. Однако, сразу оговоримся, продолженный Клюевым пушкинский сюжет – это лишь одна, внешняя сторона преемственности крестьянским поэтом традиций Пушкина. Перед нами характерный поэтичный образец творческого диалога Клюева со своим великим предшественником: крестьянский поэт в своем сочинении демонстрирует стремление к творческому преодолению пушкинского наследия в русле основополагающих этико-эстетических координат собственного поэтического видения.
Финал клюевского стихотворения, сохраняя преемственную связь с текстом пушкинского произведения, наглядно обнаруживает отличие этико-эстетической концепции новокрестьянского поэта. Для Пушкина спасение – это обретение внутренней гармонии, восстановление утраченной связи человека с Богом, для Клюева же спасение тожественно воскресению: преодолению смерти на пути к обретению Вечной жизни. В этой связи проведём аналогию: если в «Страннике» Пушкин запечатлел, по выражению Д.Д. Благого, «большую и мучительно-сложную внутреннюю трагедию человека, познавшего высшую правду, которую не хочет признать никто из его окружающих» [6, с. 58], то Клюев – великую радость человека, воскресшего к новой жизни, обретшего эту высшую правду и уверенно идущего спасительным путем. В финальных строках «Бегства» Клюев рисует своего героя преисполненным святости благодати Господа. Божественное величие красоты души клюевского героя-странника заключено в его пожизненном движении на пути к спасению, и, проецируя авторскую мысль на всё человечество, в вечной устремленности человеческой души к Богу – «Спасителю всех человеков»(1Тим.2:4):
С той поры не наугад
Я иду путём спасенья,
И вослед мне: свят, свят, свят, –
Шепчут камни и растенья
(«Бегство») [7, с.74].
Путь спасения ведет к «тесным», «непреклонным» вратам, за которые могут попасть и обрести Царство Божие лишь избранные. В отличие от Пушкина, у Клюева спасение предполагает не только отказ от собственной воли в странствии, но и духовное преображение через страдание, ведущее к искуплению греха и «всепокоряющей радости» духовного Воскресения. Взгляды Клюева не ограничиваются проповедью догм личного спасения. В религиозно-философской концепции Клюева периода «Братских песен» идея спасения коренится на идее искупления греха, которое осмысливается поэтом как освобождение от царящего на земле зла, попирающего незыблемые законы Божественного миропорядка, как вселенское преображенье жизни. На характер религиозно-философских воззрений Клюева 1910-х годов и замысел второй книги поэта определенным образом повлияло его знакомство с Ионой Брихничевым, – одним из создателей христианско-социалистической общины «голгофских христиан», – которое, как писал К.М. Азадовский, состоялось летом-осенью 1911 года, ещё до выхода из печати первой книги Клюева «Сосен перезвон» [8, с. 10]. Сближение крестьянского поэта с редакцией московского журнала «Новая Земля» – печатном органе «голгофских христиан», проповедующим, как общеизвестно, идею христианского социализма, – объясняется главным образом близостью религиозно-философских и литературных взглядов поэта, к этому времени уже достаточно отчетливо и полно сформировавшихся, в том числе и на предназначение поэта, подчеркнем, в русле отечественной литературной традиции, с идеей голгофского служения. Идея мученичества во имя Высшей Правды и Новой Земли, получившее у голгофских христиан религиозно-философское обоснование, перекликается с воспетой в отечественной литературе идеей принесения поэтом священной жертвы, предполагающей также мученическое, искупительное служение Высшим целям. Поразительно точное описание мук творчества оставил в отечественном словесном искусстве Пушкин в стихотворении «Поэт: (“Пока не требует поэта…”)» (1927 г.), лирический герой которого стал непревзойденным образцом жертвенного служения искусству для последующих поколений деятелей национального словесного творчества.
Преимущественно данная особенность религиозно-эстетических взглядов молодого поэта-крестьянина – выходца с Олонца, послужила основанием для богослова и критика В.П. Свенцицкого во вступительной статье к «Братским песням» провозгласить Клюева выразителем «нового религиозного сознания», зарождающегося в глубинах народного воззрения и начавшегося проявляться в стремлении к религиозному творчеству [9, с. VI-XIV]. Предрасположенная «Братским песням» статья Свенцицкого грешит однобокостью оценки идейно-художественных достоинств второй книги стихотворений Клюева: критик сосредоточил внимание исключительно на выявлении соотношения идей апологетов голгофского христианства с религиозным содержанием представленных публике сочинений крестьянского поэта, которое отнюдь не ограничивалось демонстрацией (или популяризацией) новомодных трендов отечественной религиозно-философской мысли, а органически коренилось в национальной народно-религиозной и литературной традиции.
Текст пушкинского «Странника» не содержит описания странствия и оканчивается сценой бегства лирического героя из города. Для пушкинского замысла имело превалирующее значение то, что его герой-странник наполняется потенциалом для разрешения своего духовного кризиса, прозревает и, несмотря ни на что, принимает решение следовать верным путём к спасению. Задача автора «Братских песен» разнится с пушкинской. Напротив, внимание обращено к самому странствию, т.к. в соответствии с изначальной авторской установкой лирический герой сборника не испытывает отчужденности от Бога и мира. Он – обретший «спасенья верный путь», а соответственно ему нет необходимости эту связь восстанавливать. Перед лирическим героем Клюева иная задача – дать «верное» спасительное целеуказание другим следовать его путём. В соответствии с этим авторским целеполаганием доминирующий конфликт странника «Братских песен» сосредоточен не внутри героя, а вне его: в сфере отношений «обретшего» и «ищущих, но не могущих найти» твердых оснований в спасительном пути.
В религиозно-философской концепции Клюева 1910-х годов «спасенья верный путь» – это путь к всеобщему духовному преображенью: к преодолению вражды и разобщенности между людьми посредством братской любви, основанной на духовном единении всех единоверцев-христиан. Спасительный союз «братьев во Христе» – базисное положение клюевской религиозно-философской концепции, нашедшее отражение уже в самом заглавии второй книги поэта и ставшее лейтмотивом, определяющим тональность звучания сборника «Братские песни» в целом.
Отправной точкой к братскому единению во Христе, по мнению Клюева, должно стать всеобщее покаяние и прощение грехов. Без осознания человеком собственной греховности невозможен его путь к новой жизни. Поэт, воодушевленный мечтой о духовном преображении жизни и наступлении Царства Божия на земле [10], взывает к читателю о всепрощении и христианской любви:
Гробовой избегнув клети,
Сопричастники живым,
Мы убийц своих приветим
Целованием святым
«Мир вам, странники-собратья,
И в блаженстве равный пай,
Муки нашего распятья
Вам открыли светлый рай»
(«Песнь похода») [11, с. 62].
Преображение мира у Клюева сопряжено с освобождением земли от греха, порожденного господством на ней зла и смерти. Искупить греховность мира способна лишь всеобщая, единящая братская любовь во Христе, наполняющая жизнь человека Божественной святостью и дарующая жизнь вечную. Поэт верил, что освобождение от всего «небратского» (соответственно – греховного) не только принесёт с собой свободу духа на пути человека к обретению Царства Божия и дарует желанное равенство людей перед Богом, заключающееся в любви к Нему, но и наполнит их жизнь сознанием братства, выражающегося в христианской любви к ближнему и чувстве личной ответственности за «брата во Христе».Лозунг Великой французской революции «Свобода, равенство, братство» (с фр.: Liberté, Égalité, Fraternité) без изменений заимствованный доморощенными идеологами революционных потрясений в России в первые десятилетия XX века был существенным образом переосмыслен Клюевым и обрёл в пред- и революционной лирике поэта ярко выраженное религиозно-философское значение и соответствующее ему образно-поэтическое выражение. Так, название второй книги стихов поэта – «Братские песни» – аккумулировало заветную мечту Клюева о духовном преображении мира и обретении Царства Божия на земле посредством единения «братьев во Христе» для общего дела искупления греховности мира, «спасения верного пути» и жизни вечной. Озаглавливая второй сборник стихов, Клюев тем самым делает акцент на общности духовно-религиозных целеустремлений людей («братьев во Христе», братства) к высшим началам жизни.
Направленность религиозно-философских исканий начинающего олонецкого поэта периода создания «Братских песен» совпадает с общим вектором устремленности раздумий отечественных мыслителей конца XIX–начала XX веков (прежде всего В.С. Соловьева, Н.А. Бердяева, Н.Ф. Фёдорова, концепции которых в бóльшей степени повлияли на мировоззрение молодого Клюева) в вопросе о судьбах Божьего провидения о России – главном вопросе всей русской истории. Не углубляясь в тему влияния на Клюева современной ему философии, которая должна стать предметом специального исследования, заметим a propos, что понимание поэтом свободы, отразившееся в его первых сборниках стихов 10-х годов, в том числе и в «Братских песнях», поразительно созвучно основной идее Н.А. Бердяева, высказанной мыслителем в работе «Философия свободного духа» (1927 г.). Этот труд русского философа, написанный им уже в эмиграции, как общеизвестно, на новом этапе духовной эволюции Бердяева развивает концептуальные положения вышедшей ещё в 1911 году книги «Философия свободы», которую он позднее назовёт «несовершенным эскизом», выражающим, однако, самую сущность своей философской концепции. Для Бердяева, как и для Клюева, обретение Царства Божия тожественно обретению свободы духа: «Искание Царства Божьего и есть обнаружение свободы духа. Царство Божие, которого мы должны искать прежде всего, есть царство духа», – пишет Бердяев в «Философии свободного духа» [12, с. 111]. Бердяевское целеуказание «спасенья верного пути» к Царству Божию, как обретению человеком свободы духа, сродни звучащим в лирике Клюева 10-х годов призывам к свободе, подчеркнем, религиозно-философски осмысленной поэтом и далёкой от трактовки этого понятия социально-классовыми учениями.
В философии Бердяева обретение человеком Царства Божия на земле есть некий духовный акт, предполагающий переход в духовный мир. Причем, войти в «тесные врата» Царства Божия, обрести Бога человек сможет, лишь совершив «подвиг свободы» – подвижничество к свободе, посредством духовного усилия к преображению своего внутреннего мира: «Царство Божие есть переход в духовный мир, в котором всё уже будет по-иному, чем в мире природном. Бог будет всячески во всем, и потому свобода победит всякое насилие. Чтобы войти в духовный мир, человек должен совершить подвиг свободы. Человек должен получить свободу не извне, а изнутри её раскрыть» [12, с. 111]. Клюев также, как и Бердяев, приход Царства Божия соотносит с духовным актом, мыслимым поэтом как преображение духа человека и последующее обновление жизни. Однако в философии Клюева путь к Царству Божию пролегает через духовный подвиг жертвенного искупления греха. Необходимость искупительной жертвы, основанной на свободном волеизъявлении, предполагает общность духовного целеустремления и общность духовного усилия «братьев во Христе». Всеобщее Царство Божие на земле возможно, по мнению Клюева, только как плод исключительно коллективного, соборного духовного акта, обращённого против зла, страдания и смерти, господствующих в этом мире, что сближает религиозно-философские убеждения новокрестьянского поэта с «Философией общего дела» Н.Ф. Фёдорова.
С жертвенного искупления греховности мира во имя любви к ближнему должно начаться, по Клюеву, коренное преображение человеческого духа и воплощение Царства Божия на земле. Новая духовность мира в свою очередь определит и характер формации материальных, «плотских», отношений в обществе, искоренив навсегда порочность и недостатки земного уклада жизни. Лирический герой Клюева уже видит мир преобразившимся, как Царство Божие, и без устали призывает «братьев во Христе» поспешить встать на спасительный путь:
О, поспешите, братья, к нам,
В наш чудный храм, где зори – свечи,
Где предалтарный фимиам –
Туманы дремлющих поречий!
Спешите к нам, пока роса
Поит возжаждавшие травы,
И в заревые пояса
Одеты дымные дубравы.
Служить Заутреню любви,
Вкусить кровей, живого хлеба…
(«О, поспешите, братья, к нам…») [11, с. 16-17].
Для обретшего «спасенья верный путь» лирического героя Клюева земным воплощением Царства Божия становится природа. Она видится обретшему уже при земной жизни Царство Божие герою «чудным храмом», в котором совершается заутренняя служба «любви». В этом природном храме зори предстают горящими свечами, изливающими вокруг особый «невечерний свет», как тот «некий свет», на который указал пушкинскому страннику читающий юноша и который стал метой, направляющей странника по верному пути к тесным, спасительным вратам в Царство Божие. А утренние туманы над рекой воспринимаются героем, преисполненным чувством божественной любви, как предалтарный фимиам. Новое мировидение героем Клюева природы как Царства Божия – знак грядущего начала новой эры жизни на земле, сопоставимого по своему великому, эпохальному, значению с приходим спасителя мира Иисуса Христа и возникновением и становлением христианства, в корне изменившего представления людей о себе и о мире. Лирический герой «Братских песен» – тайновидец, пророк, постигший тайну провидения Бога о человеке. По убеждению самого поэта Клюева, осуществить провидение Бога о человеке и на собственном примере показать всему человечеству спасительный путь к Царству Божию призвана Россия. Октябрьская Революция 1917 года, о которой мечтал и которую поначалу восторженно принял крестьянский поэт, была воспринята им как коренное преображение духа жизни, как первый, верный шаг погрязшего в грехах человечества на спасительном пути к Богу, как начало воплощения заветной мечты христианского братства о Царстве Божием на земле. Эти идеи Клюева уже отчетливо звучат в его «Братских песнях», а в последующих книгах поэта: «Медный кит» (1919 г.), «Песнь солненосца» (1920 г.), «Львиный хлеб» (1922 г.), «Четвертый Рим» (1922 г.) и «Ленин» (1924 г.), – они получат дальнейшее развитие и новое, оригинальное творческое воплощение.
Установление Царства Божия на земле в религиозно-философской концепции Клюева – конечная цель исторического пути человечества к спасению от гибели. В Царстве Бога нет власти смерти, там – жизнь вечная. Однако, прежде чем обрести Жизнь вечную, каждому предстоит пройти через суд Спасителя. Обратим внимание, что в книге Клюева второе пришествие Сына Человеческого и его Страшный суд рисуются как величайшие события дольнего мира, ожидающие человека ещё при его земной жизни.
«Братские песни» Клюева несут идею необходимости коллективного, соборного, спасения и преображения, что согласуется с сущностной идеей Церкви и соответствует духу Православия, в особенности русского. Сознанию лирического героя Клюева не свойственен индивидуализм: он не ищет личного спасения, а стремится к всеобщему спасению, к спасению со всеми «братьями и сестрами во Христе» и страстно желает преображения всего Божьего мироздания. Герой «Братских песен», выражаясь словами Н.А. Бердяева, жаждет «высшей божественной жизни. Божьей правды и Божьей красоты, преображения всего Божьего творения, явления новой твари, нового духовного человека» [12, с. 125].
В религиозно-философской концепции спасения и преображения Клюева христианской любви отводится важнейшая роль. Герои стихотворения «Он придет! Он придет! И содрогнутся горы…» – христианин и христианка – на Страшном суде получают спасение от гибели и преображаются в ангелов не за добродетель смирения, а за совершенный ими подвиг «братской» (христианской) любви, на которой, как общеизвестно, зиждется христианское вероисповедание. В любви к Богу и ближнему раскрывается сущность человека. Лирический герой Клюева преисполнен чувством христианской, спасительной, любви. К герою-христианину Клюева понимание того, что суд свершился и «минуло царство могилы» приходит только тогда, когда он узнает о судьбе ближнего – своей спутницы «сестре во Христе». Бесконечная, спасительно-преображающая мир любовь веет светлой радостью на читателя с каждой страницы его второй книги «Братских песен».
Н.А. Бердяев писал, что «вопрос о том, будут ли все спасены и как наступит Царство Божье, есть последняя тайна, неразрешимая рационально …» [12, с. 207] Если принять за основу логику суждения Бердяева, развить и соотнести её с искусством слова, то великая заслуга русской литературы состоит в том, что в качестве основной она поставила себе цель найти разгадку последней тайны Бога, которая, по утверждению Бердяева, априори неразрешима рационалистическими учениями и в свойственной только ей художественной форме дала свои ответы, одним из которых стал сборник Клюева «Братские песни: (Книга вторая)». Поэтические раздумья «молодого» крестьянского поэта о «последней тайне» Бога не только опираются на традиции литературных предшественников, но и вносят свой вклад в разгадку тайны Божественного провидения о спасении человека.
Таким образом, книга стихов Клюева «Братские песни» обнаруживает преемственность пушкинской традиции в поисках «спасенья верного пути». Общая тема и идея искупления греха и спасения от погибели в «Страннике» Пушкина и в «Братских песнях» Клюева получает художественную реализацию в соответствии с христианскими идеалами и сообразно традициям культуры Православия, свою горячую приверженность к которым позиционируют оба поэта. «Спасенья верный путь» осмысливается Пушкиным как обретение внутренней гармонии и восстановление некогда утраченной связи человека с Богом и мирозданием. Восприняв направленность пушкинского вектора спасительного пути к Богу, Клюев в «Братских песнях» ищет ответы на онтологические вопросы об искуплении и спасении на новом витке эволюционной истории отечественной религиозной мысли. Для олонецкого поэта главенствующими уже становятся ответы на вопросы не о направленности конечной спасительной цели, а ответы на вопросы о способах пути к наилучшему, оптимальному, достижению спасительного целеполагания, заданного отечественной словесности пушкинским «Странником». Пушкинский «юноша, читающий книгу» дал указательную мету не только поискам лирического героя «Странника», но и с той поры навсегда определил направленность религиозно-философских раздумий отечественной литературы в постижении «последний тайны» промысла Божьего о мире, о спасении и преображении человечества. На этом основании можно справедливо утверждать, что «Братские песни: (Книга вторая)» Клюева вошли в историю литературы как своего рода «страница» большой книги Знаний о тайне Божьего провидения, по сегодняшний день слагаемой отечественной словесностью для потомков.
Библиографический список
- Титкова Н.Е. Театрализация как форма жизнетворчества в русской литературе Серебряного века // Мир науки, культуры, образования. 2011. № 5. С. 295-297.
- Ходасевич В.Ф. Окно на Невский // Собрание сочинений: В 8 т. Т. 2: Критика и публицистика, 1905-1927. М.: Русский путь, 2010. 716 с.
- См.: Пяткин С.Н. Пушкин в художественном сознании Есенина: монография. Б. Болдино-Арзамас: АГПИ, 2010. 377 с.
- Михайлов А.И. Пути развития новокрестьянской поэзии. Л.: Наука, 1990. 275 с.
- Семенова С.Г. Поэт «поддонной» России (Религиозно-философские мотивы творчества Николая Клюева) // Николай Клюев: Исследования и материалы. М.: Наследие, 1997. С. 21-53.
- Благой Д.Д. Джон Беньян, Пушкин и Лев Толстой // Пушкин: Исследования и материалы. М.; Л.: Изд-во АН СССР, 1962. Т. 4. С. 50-74.
- Клюев Николай. Песнослов. Книга первая. Петроград: Литературно-издательского отдела народного комиссариата по просвещению, 1919. 319 с.
- Азадовский К.М. «Гагарья судьбина» Николая Клюева. СПб.: ИНАПРЕСС, 2004. 208 с.
- Свенцицкий В. Вступительная статья // Клюев Н.А. Братские песни: (Книга вторая). М.: Издание журнала «Новая Земля», 1912. С. I-XIV.
- См.: Кудряшов И.В., Пяткин С.Н. О доминирующем религиозном мотиве ранней лирики Николая Клюева // Мир науки, культуры, образования. 2012. № 6. С. 79-83.
- Клюев Н.А. Братские песни: (Книга вторая). М.: Издание журнала «Новая Земля», 1912. XIV,[2], 61,[3] с.
- Бердяев Н.А. Философия свободного духа. М.: Республика, 1994. 480 с.