Женское предназначение, по мнению Л. Петрушевской, состоит в том, что ради сохранения потомства женщина осваивает и преобразует мир. Женщина разрушает, устраивает революцию и даже убивает только ради созидания, то есть защиты или помощи, установления справедливости по отношению к ребенку, старику, «маленькому человеку». При этом она движима материнским инстинктом – защитить свое потомство, а также любого слабого, несправедливо обиженного.
Как писал Ницше, «величайшее в великих — это материнское. Отец — всегда только случайность» [1]. О стремлении спасать мир как о истинно женской черте философ выразился о женщине как о существе, «отличающимся ясновидением в мире страданий и, к сожалению, одержимом страстью помогать и спасать, страстью, далеко превосходящей ее силы». У Петрушевской есть героини, которая обладает схожими установками и поступает по-ницшеански.
В повести Л. Петрушевской «Время ночь» героиня – «пифия», «воплощенная совесть народа», она своими криками всех спасает. Ее жизненное кредо – «не дорожить покоем ради подлинной жизни». Только в борьбе за добро она обретает громкий голос: например когда ночью спасает женщину от бандитского нападения. Безжалостно, не дорожа приличиями, она так же спасает девочку от возможного инцеста, не боясь навлечь на себя гнев всего общества: «При мне в трамвае один вез, видимо, дочь из детсадика домой. И измучил ее поцелуями в рот. Я сделала ему резкое замечание через весь вагон. Он очнулся как от преступления весь малиновый и возбужденный, а дочь несчастная лет пяти уже совершенно скисла от смеха, от щекотки, потому что он еще ее и щекотал. Он очнулся и стал грязно меня ругать, глядя затравленными и обиженными глазами. [...] Слава Богу, он отвлекся на меня, он горит теперь другим желанием, задвинуть мне кулаком по харе. И может быть, теперь каждый раз, когда он захочет подвергнуть ласкам свою дочь, он
по ночам, не закричит ли кто!» [2] Героиня, по сути, отвергает здесь «мораль рабов» в ее ницшеанском понимании: «Мораль рабов по существу своему есть мораль полезности. Вот где источник возникновения знаменитого противоположения “добрый” и “злой” – в категорию злого зачисляется всё мощное и опасное, обладающее грозностью, хитростью и силой, не допускающей презрения. Стало быть, согласно морали рабов, “злой” возбуждает страх; согласно же морали господ, именно “хороший” человек возбуждает и стремится возбуждать страх, тогда как “плохой” вызывает к себе презрение» [1].
Героиня повести «Свой круг», находясь на пороге смерти, делает отчаянную попытку сохранить благоприятные условия жизни для своего сына. Тут Петрушевская вновь показывает «женский» вариант ницшеанства: героиня, которая идет против толпы, против коллективной морали, общепринятых убеждений. Она выше своих друзей и сознательно встает «по ту сторону» добра и зла, отвергая конвенциональность их морали и общественных приличий (причем делает она это в Пасхальный день). Она имеет смелость говорить правду, которая вскрывает истинные, тщательно скрываемые ими мотивы действий («я всегда говорю правду»), и в духе ницшеанской личности манипулирует «своим кругом». Она смеется над ним, в душе переживая боль от измен мужа (ср. Ницше: «Только несгибаемый вправе молчать о самом себе») [1]. Но по-настоящему «по ту сторону человеческого», толпы друзей, которую объединяет в «свой круг» нечто вроде стадного инстинкта, она стала только ради ребенка. Она совершила жестокий по меркам человеческой этики поступок – ударила сонного ребенка по лицу до крови. Все ее друзья шокированы этим, и только читатель может оценить степень ее самопожертвования: великолепно зная, что в ее друзьях силен биологический инстинкт защиты потомства, она решает «нажать» на это единственное их слабое место. Она знает, что умирает. Ее сыну вскоре предстоит стать полным сиротой при живом отце. Ее удар по щеке, нанесенный маленькому сонному ребенку, в одиночестве сидящему под закрытой дверью своего дома глубокой ночью, был жестокостью или подвигом? Парадокс: жизнь среди людей ставит героиню в такие условия, что продуманная, спланированная, рациональная жестокость по отношению к ребенку есть условие материнского подвига. Пощечина есть для героини способ самопожертвования: она жертвует своими святыми материнскими чувствами, становится «за грань» родительских чувств, человеческой этики и морали – только ради того, чтобы ее мальчик не был отправлен после ее смерти в детский дом, а был принят родным отцом. Она знает, что ее сына его отец, увлеченный строительством собственной новой семьи, не примет. Только хладнокровная манипуляция толпой может дать ей надежду, что Алеша не останется совершенно одиноким. Поэтому она теряет самое дорогое и дает ребенку пощечину вместо материнского благословения: окружающие заставили пойти ее на это, и у нее нет иллюзий насчет их душевного благородства (ср. Ницше : «незаурядный человек познает в несчастье, сколь ничтожно все достоинство и порядочность осуждающих его людей. Они лопаются, когда оскорбляют их тщеславие, — нестерпимая, ограниченная скотина предстает взору») [1].
Она становится «по ту сторону» добра и зла – ради добра. Она уверена, что в конце концов ее мальчик поймет и простит ее. В толпе друзей, поведение которых мотивируется главным образом природными инстинктами, пощечина становится материнским благословением. У нее не было других средств обеспечить будущее сына. Она разъединила себя и своих друзей, себя и своего ребенка – и собрала новую семью для него, ради него.
В рассказе «Выбор Зины» Петрушевская показывает, что поступок убийцы Зины на самом деле был подвигом во имя любви к тем двум детям, которых еще можно было спасти. Цена спасения страшна: она должна прежде всего убить в себе материнские чувства по отношению к самому маленькому, новорожденному сыну, родившемуся уже после смерти отца. Фактически у Зины был выбор: умирают два старших ребенка и она сама, или «вымораживается» младший. Это убийство, но одновременно это поступок, за который невозможно осуждать: за ним, так или иначе, стояла святая материнская любовь и страшная жертва.
Если женщина встает на путь ницшеанства, только защищая свое потомство от опасности, то мужское ницшеанство направлено в сферу интеллектуального, духовного освоения мира. Западный человек, мировоззрение которого ориентировано на «ratio», на протяжение культурного развития многократно обращался к восточной философии, религии, эстетике как к противоположному типу миросозерцания. Таким образом он пытался найти некую точку гармонии между разумом и чувствами. Ницше в буддизме видел «идеал человека, полного крайней жизнерадостности и мироутверждения, человека, который не только научился довольствоваться и мириться с тем, что было и есть, но хочет повторения всего этого так, как оно уже было и есть, во веки веков…» [3]. Буддистская философия, которую герой рассказа «Дорога Д.» усвоил на Востоке, дает ему возможность в созерцании Абсолюта полностью отрешиться от жизненных проблем, от общения с людьми. Иногда он общается с туристами-соотечественниками, но это сугубо деловое общение, цель которого – добиться денежных пожертвований на существование храма. Он по-прежнему не любит людей. Его религиозная практика имеет скорее эгоистический рационально-логический характер, она не делает его сердце открытым и добрым. Его дерматологические проблемы разрешает отсутствие конфликтов с самим собой и с окружающим миром, слияние с природой, похожей на райский сад. Он забывает о суете жизни, отношениях с коллегами, с мамой. Он считает, что этот путь «от» людей – единственная возможность пути «к» самому себе, к своей духовной сути. В его сознании возникает двойная мораль: по отношению к матери, которую бросил в одиночестве, он поступает жестоко, как эгоист, по отношению к Божественному Абсолюту он достигает духовного просветления, и старик-учитель им очень доволен. Что заставило героя вернуться на родину? Достигнув высшей ступени освобожденно-просветленного сознания, герой Л. Петрушевской в звуках читаемой им мантры слышит напоминание слова «мама». Это и была истина возвращения к первоистокам, ответ на его мировоззренческий поиск.
Когда он попадает на родину, его встречает совсем другая, суровая русская природа, множество житейских и материальных проблем. Он видит свою маму – беспомощную одинокую старушку, которая отвергнута чужой семьей, выгнана за пределы ее дома, и сердцем решает, что его онтологический поиск окончен: буддистская нирвана выражает центростремительное направление духовных сил, а милосердие – центробежных: конкретной, земной, деятельной любви, которая выражается в заботе о старой маме, практически превратившейся в брошенного, потерявшегося ребенка. Он проделал свой путь, чтобы вернуться к истоку: к семье, близкому человеку, к подлинно человеческим связям. Восточная философия была для него одним из этапов формирования мировоззрения, важным, показавшим принципиальную возможность гармонии, но она не разрешила его духовных проблем в отношениях с людьми. Конечным пунктом его духовной эволюции становится деятельная, сердечная, наивная любовь к «милым» мелочам жизни на родине, к несовершенному, но нуждающемуся в любви другому человеку, к исполнению сыновьего долга, выражающего благодарность за данную мамой жизнь. Пройдя через этап «ницшеанского» мироотношения (свободу «от»), он приходит к свободе «для»: мать и была воплощением того идеального, абсолютного, сверхличного начала, которое он искал в своих буддистских практиках.
Таким образом, Л. Петрушевская предлагает собственную концепцию «ницщеанского» типа личности в двух гендерных вариациях; при всей разнице «мужского» и «женского» типа ницшеанства они имеют единый вектор и пародоксально направлены к вечным, универсальным гуманистическим ценностям.
Библиографический список
- Ницше Ф. Злая мудрость. Афоризмы и изреченияURL: http://lib.ru/NICSHE/mudrost.txt(дата обращения: 21.06.2013).
- Петрушевская Л. Время ночь. URL: http://modernlib.ru/books/petrushevskaya_lyudmila/vremya_noch/ (дата обращения: 21.06.2013).
- Клюс Э. Ницше в России. Революция морального сознания. URL: http://www.nietzsche.ru/around/russia/klust/?curPos=1(дата обращения: 21.06.2013).