Исследование выполнено при финансовой поддержке РГНФ проекта проведения научных исследований «Образ ребенка в социокультурной картине мира русских крестьян» (проект № 13-34-01005)
Особое место в развитии современных гуманитарных знаний занимает изучение социальной семантики. Информация об иерархии отношений между субъектами, нормах и правилах общественного поведения, нравственном кодексе, о системе ценностей включена в коммуникативный процесс и составляет область социальной информации, которая передается с помощью различных знаковых систем. Основным способом формирования, сохранения, освоения социальной картины мира является языковая система.
В лингвистике традиционно социальную семантику правомерно изучают на лексическом уровне, а также ее репрезентацию грамматическими средствами. Например, лексикологи выделяют особый класс слов, значение которых сориентировано именно на этот тип информации (подчиниться, рапортовать, дерзить – [1]).
Обращаясь к анализу социальной семантики, определим внеязыковую природу этого феномена. Социальная семантика – это информация о 1) общественных формациях, классах, группах; 2) связях и отношениях в рамках общества, конкретных организаций и социальных групп; 3) социальных нормах, регулирующих соответствующие типы поведения, стандартах поведения конкретных лиц в типичных ситуациях; 4) статусах, положениях субъектов как членов социальных групп, классов.
Сложность изучения социальной семантики связана, во-первых, с разноуровневостью этого типа информации в языке: «Социальное проявляется в отношении языка исключительно разнообразно, – постулирует Л.П. Крысин, - начиная с социальной дифференциации языка и социальной обусловленности его развития и кончая социальными по своей природе ограничениями, накладываемыми на семантику языковых единиц и на их употребление» [1]. Во-вторых, нельзя не брать во внимание многообразие социальных отношений, их внеязыковую природу и ориентированность на определенный идеал, вследствие чего «социальная семантическая сфера характеризуется «двоемирием»: идеальный мир, характеризуемый статичностью и дискретностью, соседствует с динамичным индивидуализированным миром жизни, конкретно-историческим бытием человека (М.М. Бахтин), что предполагает неоднословность, аналитичность выражения населяющих эту сферу реалий: лиц, событий, качеств» [3, с. 7].
К актуальным проблемам современного языкознания относится вопрос о связи социальной семантики лексических единиц с категорией оценки.
Оценка – универсальная функция сознания. В работах по философии обозначены три основных функции оценки: отражение (познание) ценностей окружающего мира; выражение субъективного отношения человека к действительности; регуляция его поведения и деятельности. Оценка также связана с такими понятиями, как «эталон», «ценность», оценка – результат сравнения с эталоном, ценность определяется как значение объекта для субъекта, это значение может быть положительным или отрицательным, под ценностью, или добром, принято понимать все, что является объектом желания, нужды, стремления, интереса и т.п. [4; 5].
Система ценностей находит отражение в языковой картине мира. Основной формой реализации оценки является языковая система. Более того, оценку можно рассматривать как фактор, структурирующий ядро языкового сознания и формирующий ценностную картину мира (Ю.Н. Караулов, Е.С. Яковлева, К. Касьянов и др.), усваивая которую носитель языка формируется как личность, принадлежащая к определенному социокультурному сообществу [6].
Рассуждая о соотношении в семантической структуре слова социальной семантики и оценочного компонента, можно предположить, что все знаки, репрезентирующие в языке сферу социального, наделены оценочными коннотациями, которые проявляются в парадигматических, синтагматических, контекстуальных связях единиц коммуникации. Однако в истории языка много примеров, когда оценка социумом какого-либо явления, события нейтрализовалась или вовсе менялась на противоположную (ср., например: колхозник – член колхоза, вступивший в колхоз крестьянин. «Сделать всех колхозников зажиточными.» Сталин [7]; в современной разговорной речи колхозник – необразованный, некультурный, примитивный, недалёкий, отсталый человек).
Особый научный интерес в аспекте рассматриваемой проблемы представляют языковые единицы диалектного дискурса. Это обусловлено тем, что диалектная лексема изначально имеет устную форму бытования, является элементом специфической коммуникативной системы, в которой слова репрезентируют семантически многоаспектное информационное поле. Как правило, диалектные слова имею ассоциативно-образную природу, мотивированную внутреннюю форму. Но внутренняя форма многих диалектных слов сегодня затемнена и требует исторических и этимологических реконструкций.
Носители диалекта – сельские жители, крестьяне, группа людей, проживающих на одной территории и исторически связанных производственной деятельностью, культурными признаками и языковыми особенностями. Как известно, в русской языковедческой традиции территориальные диалекты спроецированы на историко-этнографические зоны, в которых лингвисты отмечают некоторые различия в фонетике, лексике, грамматике. Соцокультурные и производственные доминанты, относительная замкнутость, регулирующая роль традиции во всех сферах жизни определяют специфику категории оценки в коммуникативной системе диалектного социума.
В диалектном дискурсе социальная семантика в первую очередь закреплена в лексике и может быть для слова исходной, приобретенной в новых коммуникативных ситуациях, приращенной в тексте, пассивной или актуализированной [8; 9]. Наращение социальной семантики в слове за счет расширения коннотативной области, безусловно, для говоров явление положительное, так как происходит увеличение информационного объема лексемы, фиксируются дополнительные знания об окружающем мире, обогащается коммуникативная система диалекта [9].
Особый статус в диалектной речи имеют слова с семантикой социальной оценки. Как и в литературном языке, они репрезентируют экстралингвистические явления и событии, к которым применимо аксиологическое суждение «это хорошо», «это плохо», результат соответствия ожиданиям социума выражается в виде полярных оценок «правильно-неправильно», «нормально-ненормально» и т.п. Однако в лексической системе говора их отличает семантический объем: они имеют знаковый характер не только в силу того, что по природе своей являются языковыми знаками, это своего рода слова-символы, маркеры определенных ситуаций, событий (см., например: шарма΄нка – женщина, ушедшая от мужа. [Я, бывАла, придУ к мамАни, начнУ причИтывать, как минЕ тЯшка ф сЕмьи-та са свякрОфкай жЫти. А анА минЕ фсядА аднО: «Я шармАнку ни пытирплЮ. Штоп чрис тибЯ пазОр на фсю сЕмью ложЫть? ВЫшла – жывИ. НЕча бЕгыть. Уйдёш ат свавО, дамОй ни пущУ».] /с. Большая Талинка, Тамбовский район, Делицына М. Н.,1926 г. р., запись2000 г./ – [10]).
В словах тематической группы «Ребенок» социальная информация изначально определена статусом детей в обществе, представлениями о физиологической неполноценности детей, их неспособностью к полноценному труду, ограничением трудовых обязанностей. Но в зависимости от возраста ребенка степень такой «неполноценности» осознавалась по-разному. Например, с указанием на признак ‘младенческий возраст’ для номинации новорожденных детей и младенцев в русских диалектах используются следующие слова: общерусские младенец, новорожденный, грудничок, малыш, дитё, младень, диалектные нарожденец, сосунок, ползун, ползунок, ползунец, сидня, лялька, люлечник, зыбун, пеленашка, качельник, младеня, родя, молезик [11]. Достаточно большое количество слов приведенного синонимического ряда свидетельствует о том, что ребенок в этом возрасте занимал особое положение в семье и в силу свой беспомощности требовал специальной заботы и ухода.
Напротив, дети-подростки активно включались в трудовые отношения. Поэтому в земледельческих областях России, в Сибири бытовали сельскохозяйственные термины, указывающие на трудовые функции мальчиков-подростков: бороново΄лок – мальчик 8-10 лет, ведущий лошадь при бороне, или идущий за ней; пахалок – помощник при пахоте лет 12-13; наво΄зчик – помогающий вывозить навоз на поле, мальчик лет 12; борончу΄к - ребенок мужского пола. Алт. Том.; гребею΄шечка – ребенок, помогающий сгребать сено. Холмог., Арх.; жиле΄ц – мальчик для прислуги, иногда работник. Перм., Огарев; запа΄сок – мальчик-пастух, подпасок. Пск.; зу΄й – на рыболовном промысле мальчик- подросток, используемый для разного рода мелких промыслово-хозяйственных работ в помощь взрослым рыбакам, а также помогающий рыбакам во время лова рыбы. Арх.; зы΄бник – мальчик лет 7-8, который качает колыбель (зыбку), когда старшие члены семьи уходят в поле. Волог., Слов. Акад.; казачо΄нок – мальчик-боронильщик. Никол. Волог.; кок – мальчик-подросток на промышленном рыболовном судне, выполняющий разные хозяйственные поручения (приготовляющий пищу, занимающийся просушкой сетей, выполаскиванием бочек). Арх.; монаша´та – мальчики-прислужники в монастыре. Шуйск. Влад., Водарский.; мости´нник – мальчик, подбирающий на базаре упавшее сено в корзину (мостину). Пск., Осташк. Твер.; недопа´сок – мальчик-подпасок. Пск. Осташк. Твер. [11].
Девочек лет с пяти – шести часто отправляли в ня΄ньки, поэтому среди русского населения России довольно широко были распространены слова пестунья – девочка нянька в семье или в чужих людях 8-14 лет, казачиха – работница по найму, девочка с 12 лет [12;13].
Тем не менее близость подростков к биологической стадии детства все же хорошо осознавалась в крестьянском мире, о чем свидетельствуют следующие названия детей и подростков челяденок (нижегородское), мольга (тверское, псковское), малец (южнорусское). Мальчиков 7-12-и лет называли обычно недорослями, девочек – ярицами (ярящимися, расцветающими), то есть терминами, характеризовавшими физическое состояние детей этого возраста [13]. На практике родители всегда давали детям только ту работу, которая им была по силам.
Слова, характеризующие детей по признакам «спокойный/неспокойный», «послушный/непослушный», «плаксивый/улыбчивый» и т.п., сориентированы в своей семантике не на социальную информацию, а на номинативно-оценочную, хотя, безусловно, отражают опыт социальной оценки (см., например: [Есть спакОйныя, есть ривИвыя дЕти, но у мАтри хазЯйства, ей нЕкыда сОпли вытирАть. Ривёт, ривёт, патОм зымалчИть сам.] – с. Ивановка Мордовского р-на, Федорова Н. Ф.,1926 г. р. – [14]): басурма΄н – непослушный ребенок, бе΄зум - шаловливый ребенок, непоседа. Пинеж., Арх.; бизУн – плаксивый ребенок. Орл., Вят.; би΄тва – бойкий ребенок. Пинеж., Арх.; батра΄к – шалун, резвый мальчик. Иск., Пск.; кислая бли΄нница – плаксивый ребенок; брезга΄ – капризный ребенок. Онеж.; боду΄ля - неусидчивый ребенок. Холмог., Арх.; бодра΄к -резвый мальчик. Пск., Пск.; бодря΄га – бойкий мальчик. Пск. Пск. Бодряга. Пск. Осташк. Твер.; верезгу΄н – тот, кто много кричит, плачет; крикливый ребенок. Пск. Осташк. Твер.; ве΄ртень - озорной, бойкий ребенок. Осин. Перм.; вертё΄ха. Перм.; вы΄тешек - капризный ребенок; грибозво΄н - плаксивый ребенок. Пен., Смол.; жо΄гла – шаловливый ребенок. Белг. Курск.; звяча΄ - ребенок, надоедающий просьбами. Опоч., Великолуск. Пск.; зимого΄рко – непоседливый ребенок. Верхот. Перм., Кувшин., Сл.-Турин. Свердл.; знуда΄ – надоедливый человек, обычно ребенок, когда он чего-либо неотвязно просит. Пск., Слов. Акад.; ко´верзень - бойкий, шаловливый ребенок. Осташк., Твер.; коро´лик - резвый, бойкий ребенок. Осташк. Твер.; кы´ска – крикливый, капризный ребенок. Слов. Акад.; криксу´н и крыксу´н – капризный, беспокойный ребенок, плакса. Смол.; крику´ха и крыку´ха – крикливый ребенок. Слов. Акад.; кугла´н – шаловливый озорной ребенок. Свердл.; кра´га – капризный ребенок. Арх., Пск.; лопаница - сильно плачущий ребенок. Север., Олон.; мигане´ц – о резвом мальчике. Осташк., Твер.; мы´зя – неженка, капризный, избалованный ребенок. Ставроп., Самар.; непо´слух – непослушный, упрямый ребенок. Свердл.; не´укладь – ребенок, которого трудно уложить спать, неугомонный ребенок. Пск., Осташк. Твер.; нявгу´н – плаксивый, капризный ребенок. Кадн. Волог.; нямуша – плаксивый ребенок. Бирск. Уфим.; опоро´ток – плаксивый ребенок. Ветл. Нижегор.; о´течь – бойкий, шаловливый ребенок. Ростов. Яросл.; отю´кыш – непослушный ребенок. Новорж. Пск. [11]. В тамбовских говорах ребенка, если он много спал, редко плакал, называли ангелом, покойным, спокойным, неспокойных детей – черт, орун, крикун, ревивый [14]. Эти слова-оценки передают отношение диалектоносителей к признаку «спокойный» (ребенок) как положительному, к признаку «неспокойный (плаксивый, капризный, бойкий, шаловливый» (ребенок) – как отрицательному.
Компонент социальной оценки присутствует в словах, называющих детей по состоянию здоровья, по полноте: здравый, крепыш, брудан, ражий, пшеничный, богатырь (о физически и умственно здоровом, упитанном ребенке), хилый, заморенный, приморенный, квелый, заморыш, корявенький, уродливый (о болезненном, худеньком ребенке): [ПЕрвый у минЯ во какОй брудАн радИлси. Так он фсю жызнь здыравЯк, красАвиц, а фтарАй, дОчка, хУдинькыя рыдилАсь, мАлинькыя. АнА и щас фсё такАя – кОжа ды кОсти.] - с. Кривополянье, Бондарского р-на, Садохина А. И., 1932 г. р.; [Рибёнык радИлси у них, но он нирАжай, памрёть, видАть, скОра.] - с. Моисеево-Алабушка Уваровского р-на, Уварова П. С., 1910 г. р.; [Рибёнык у ней примарёный радИлси. А то как жа, анА фсё затЯгывылысь, жывОт утЯгывыла ды паслЕднива, стыдИлысь, ни хатЕла явО, вот он у ней и примарёный рыдилсИ.] – с. Беломестная Криуша Тамбовского р-на, Леонова О. Е.,1929 г. р. [12].
Социальная семантика и семантика оценки явно выражены в словах-наименованиях внебрачных детей: байстрю΄к, байстрю΄чка. банка΄рт Йонав. Лит.; безба΄тьковщина, безо΄тня, беспу΄ток Ср. Урал., богданё΄нок Пушк. Пск., боего΄н Нерч. Забайк., вы΄стирок Мещов. Калуж., жирови΄к, жиро΄к Ряз. Ряз., жиха΄рь Новг., закрапи΄вник Смол., зауго΄лок Арх., кое´ктыч Яросл., кра´шевник Перм., кряпи´вник Ряз. Ряз., курва´ч Великоуст. Яросл., курвё´нок – Пск., Осташк. Твер., мирё´н Перм., нагулыш Ставроп., Самар., на´йда Дон., найдё´н Смол., найдё´нок Судж. Курск., найденыш, найдена Сузун. Новосиб., нахалё´нок Дон., нахо´дка, па´вголок Сев.-Двин. [11].
В тамбовских говорах внебрачных детей называли крапивник, заугол, жирок, безотцовщина, в мякине найдёный: [ВИтькa y Ольки в мякИни найдёный. АнА явО ф пятнАцыть лет рыдилА. Ды хырашО мужЫк такОй нашОлси – взял иё с рибёнкым, а то ба викавУшничила фсю жызнь аднА.] - с. Каменка Ржаксинского р-на, Кутузова М. Е., 1924 г. р.; [Хоть у САшки маёй радИлси бастрЮк, а я иё ни сужУ, што aнА явО ф канАву ни сняслА. А аднА у нас тут жывёть, уш щас-та анА старУха, а кадА мыладАя былА, слАтка спать любИла и кАжный гот ф канАву таскАла, а щас вон аднА, вядрО вадЫ нЕкыму принЕсть.] – с. Перикса Сампурского р-на, Иванова А. Г., 1927 г. р., запись 1995 г. [10; 12]. Внебрачные дети имели статус незаконнорожденных, убогих, неполноценных, что нашло отражение в русских диалектах. Хотя в последнем тексте семантика отрицательной общественной оценки, закрепленная в слове бастрюк, перекрывается личностной оценкой: информант поддерживает женщину, решившуюся на рождение внебрачного сына.
Итак, основным накопителем социальной информации в диалектном дискурсе является лексическая система. Большинство диалектных слов, репрезентирующих в народных говорах поле социального, сочетают в своей семантической структуре социальный и оценочный компоненты, поэтому правомерно говорить о таком понятии как социально-оценочное значение. В народных наименованиях детей социальная информация изначально определена статусом ребенка в обществе, общественными характеристиками малолетних субъектов. Оценочный компонент отражает оценку соответствия ребенка идеалам, потребностям и интересам социума и может быть изначально закреплен в семантической структуре слова как денотативно-сигнификативный компонент или быть результатом развития семантических ассоциаций, коннотаций. Уникальность диалектных слов с семантикой социальной оценки не только в том, что они имеют ограниченную территория бытования, но привязаны ко времени, хранят в своем семантическом пространстве указания на характерные черты именно определенного исторического периода.
Библиографический список
- Крысин Л.П. Социальный аспект владения языком. Социальные компоненты в семантике языковых единиц. URL: http://destructioen.narod.ru/krysyn_komponenty.htm (дата обращения: 25.10.2013).
- Крысин Л.П. Социальный аспект владения языком. Предварительные замечания. URL: http://destructioen.narod.ru/krysyn_zamechania.htm (дата обращения: 25.10.2013).
- Ким И.Е. Сопричастность и контроль в личной и социальной семантических сферах современного русского языка: дисс. … д-ра филол. наук. Красноярск, 2011.
- Ивин А.А. Основания логики оценок. М.: Изд-во Московского ун-та, 1970.
- Иванова Г.Ф. Ментальные сферы языка: оценка. Уфа: Вагант, 2007.
- Тер-Минасова С.Г. Язык и межкультурная коммуникация. М.: СЛОВО/SLOVO, 2008.
- Толковый словарь русского языка / Под ред. Д.Н. Ушакова URL: http://dic.academic.ru/dic.nsf/efremova/176066 (дата обращения: 25.10.2013).
- Пискунова С.В. Тайны поэтической речи (грамматическая форма и семантика текста). Тамбов: Изд-во ТГУ, 2002.
- Пелипенко М.В. Социальная семантика в структуре диалектного слова: дисс. … канд. филол. наук. Тамбов, 2009.
- Словарь тамбовских говоров. Человек: анатомические названия, физические особенности, социальные и семейные отношения, духовная культура / Авт.-сост. С.В.Пискунова, И.В. Поповичева, А.С. Щербак и др. Тамбов: Изд-во ТГУ им. Г.Р. Державина, 2006.
- Словарь русских народных говоров / Под ред. Ф.П. Филина. Л.: Наука. Вып. 1. 1965 и последующие.
- Поповичева И.В. Социально-оценочное значение в диалектных наименованиях детей // Социально-экономические явления и процессы. Тамбов, 2011. Вып. 9. С. 213-217.
- Шангина И.И. Русские дети и их игры. СПб.: Изд-во «Искусство», 2000.
- Поповичева И.В. Лексика, структура и семантика родильно-крестильного обрядового текста (на материале тамбовских говоров): дисс. … канд. филол. наук. Тамбов, 1999.