Как отмечает Т. А. Богумил [См.: Богумил Т. А. Экологическая тема в литературе Алтая — [Электронный документ]. – Режим доступа: http://www.akunb.altlib.ru/files/pdf/res/019.pdf.], особое место в алтайской литературе принадлежит произведениям, разрабатывающим охотничье-экологическую тему. В этом отношении писатели Алтая продолжают традицию как русской классической литературы (И. С. Тургенев, С. Т. Аксаков, И. А. Бунин и др.), так и натурфилософской прозы XX века (М. М. Пришвин, К. Г. Паустовский, В. П. Астафьев и др.). Характерно, что экология природы в художественной литературе рассматривается в основном на материале прозаических произведений крупной формы (циклы рассказов, повесть, роман), в то время как экологическая тема в лирике практически не затронута. Несмотря на то, что экологическая проблематика в поэзии не была объектом специальной исследовательской рецепции, её значимость не стоит приуменьшать. В отечественном литературоведении достаточно хорошо изучена русская пейзажная лирика и пейзаж как литературно-эстетическая категория в аспекте жанрового определения, пространственно-временной модели, онтологии и типологии. Рассмотрение лирических стихотворений о природе под углом экологической проблематики предполагает исследование текста с точки зрения антропоцентричности / натуроцентричности изображённой в нём картины мира, наличия / отсутствия элементов «экологического сознания» в авторском мироощущении (осмысление сложного взаимодействия мира природы и мира человека, технического прогресса и его границ, темы защиты природы и ответственности человека за её преобразование и т. п.).
Элементы «экологического сознания» появляются в русской лирике ещё в творчестве Ф. И. Тютчева (стихотворение «Не то, что мните вы, природа….»). Тема гуманного отношения к животным, любви и сострадания ко всему живому получила развитие в лирике С. А. Есенина (см.: «Песнь о собаке» (1915), «Корова» (1915), «Лисица» (1915), «Этой грусти теперь не рассыпать…» (1924), «Мы теперь уходим понемногу…» (1924) и др.), в отдельных стихотворениях В. В. Маяковского (см.: «Хорошее отношение к лошадям» (1920), в поэме «Про это» (1923): «Я люблю зверье. // Увидишь собачонку — // тут у булочной одна — // сплошная плешь, — // из себя // и то готов достать печенку. // Мне не жалко, дорогая, // ешь!»). В 30-е гг. XX в. подлинно «экологический взгляд» на природу с пониманием биотических связей, существующих в ней, выразил Н. А. Заболоцкий (стихи «Столбцов» (1929) и произведения 1929-1933 гг.: «Прогулка», «Змеи», «Меркнут знаки Зодиака», «Отдых», «Семейство художника» («Утренняя песня»), «Лодейников», «Осень», «Венчание плодами», «Битва слонов», «Искусство», «Школа жуков», две поэмы – «Безумный волк» и «Торжество земледелия»). «Натуроцентричность» восприятия универсума свойственна и поэзии Б. Л. Пастернака, а в творчестве поэтов «тихой лирики» (Н. Рубцова, В. Соколова, А. Жигулина, Ст. Куняева, Ю. Кузнецова и др.) образ природы становится доминантой художественной модели мира. Идее технического прогресса, торжества цивилизации «тихие лирики» противопоставляют возвращение к истокам, религиозный «культ» природы.
Продолжая традицию русской пейзажной классики, «новокрестьянской поэзии» и «тихой лирики» в своём творчестве, В. М. Башунов делает природу Алтая и проблемы экологии объектом художественного осмысления. Картине мира поэзии В. Башунова свойственна натуроцентричность, в соответствии с которой естественная природа является высшей ценностью человеческого бытия (в противоположность антропоцентризма): «Мы — следствие, она — причина, // Но в том и новая кручина, // что искривились времена, // и стала следствием она» («Природа»).
Мировоззрению поэта панпсихично, природа у него одушевлена: «взволнованная и остановленная земля // хранит в своих генах движенье и помнит порыв» («Причумышье»), лес «торжественно к речке выходит, // шумно пьёт // и кроной трясёт» («Лес»), грибы «пугливы», но «любопытство их выдаст» («Сюжет с отклонением, или Как собирать грибы»), «как будто поёт // и себя забывает // счастливый ракитовый куст» («Когда вечереет — душа затихает…»). В соответствии с анимистическими представлениями древних, поэт персонифицирует природные стихии в фольклорно-мифологических образах. Так, река Лебедь превращается в пушкинскую Царевну-Лебедь, плетущую венки из куги («Мотив»), а Бия соотносится с мифологическим образом нимфы — антропоморфного божества водной стихии: «Нимфа лесная, отшельница, // пенная Бия…» «заманила меня, заласкала // и погубила» («Бия»).
Башунов не просто одушевляет природу, он смотрит на мир глазами эколога, для которого всё в природе взаимосвязано, гармонично, целесообразно:
Всё живое живёт и хлопочет,
не умея себя объяснить.
Даже глупая муха не хочет
раньше срока прихлопнутой быть
(«Просвистит, просверкнёт электричка…»).
В стихотворении «Мотив» поэт, рисуя живописную картину пространства леса и луга, любовно описывает населяющую их флору и фауну, создавая модель топоса, все составляющие которого находятся в единстве и взаимной связи:
В лесу,
где сумрак и прохлада,
где папоротник завитой,
где не страшится пень распада,
смолой янтарной залитой,
где на захвоенной дорожке
меж выступающих корней хлопочут муравьи,
где мошки
сквозят в узорочье теней <…>
и за рекой,
где луг в ромашках, в шмелях,
в стрекочущих букашках…
При таком «экологическом взгляде» на природу микрокосм выглядит как отражение макрокосма, поэтому любая травинка, мошка, букашка, в конце концов, сам человек становятся моделью природного универсума в миниатюре. Основанием, их уравнивающим, выступает сам факт существования, «краткий мучительный дар» жизни на земле.
Идею всеобщей связи Башунов переносит и на отношения между человеком и природой. Одушевлённая природа способна к сопереживанию человеческой доле, поэт видит в ней «затаённое состраданье, // излучаемое вокруг» («В травах»), в то время как человек безжалостен в своих «цивилизаторских» порывах:
Заживи у меня — у вороны,
у сороки ли заболи.
В топь — вали золотые кроны!
Под распашку — леса вали!
Мы такого ещё настроим,
перекраивая пейзаж!
Реки выпрямим,
горы сроем,
зверя, ягоду — всё отдашь!
(«В травах»).
Представление об уникальной способности природы к самовосстановлению, образом-символом которого выступает «живительный янтарный сок» сосны («Живица»), соседствует в поэзии Башунова с мотивами хрупкости мироздания, невозвратимости красоты, кротости природы в ответ на человеческую жестокость: «кричи, топчи, безумствуй <…> никто не остановит <…> не станут с ним судиться // ни муравей, ни иволга, ни сень // древесная, колышемо-живая…» («Искус»). При этом всё настойчивей звучит мысль поэта о неизбежности ответного «зла», неотвратимости экологической катастрофы:
Пространство, оскорблённое сжимая
в своей руке, самим собой гордись,
пока природа вкруг тебя пасётся
и не впадает в искус превосходства,
пока она не отмахнулась: «Брысь!»
(«Искус»).
В стихотворениях «Искус», «Природа», «Детские места», «Лес», «На релке», «Закон-тайга» и других Башунов обращается непосредственно к экологическим проблемам заповедного Алтая. Лейтмотивной становится тема вырубки лесов и расхищения лесных богатств («На релке», «Детские места», «Лес», «Живица»):
Тайга вековая,
кормилица,
царственный лес!
И всё это пустят в распыл,
на пустые поделки.
(«На релке»).
Вводя оппозицию вечное / временное, поэт противопоставляет «жадному прогрессу» с его «мелочными», сиюминутными достижениями («Нарежут из кедра медведей — бери — не хочу. // Набьют чучела — всё при них, да, увы, не летают») вековую тайну таёжной природы, не подвластной законам времени («… можно увидеть назад // и увидеть вперёд»), являющейся местом паломничества для обретения сакрального знания («где всё ещё бродят, // охотники знают, // волхвы, // покинув распаханные долины»). Таёжный топос, время которого разомкнуто в вечность («Как током воздушным, // тебя обвевает веками»), приобретает черты первозданного, райского места, а вторжение в него человека с «топорами, матюгами, бензопилами» осмысляется как осквернение святыни:
… всё чудится,
будто в раю
завёлся нечистый,
и слышится запах зловонный.
Тема продажи души, совести, связанная с осквернением лесов, возникает и в стихотворении «Детские места»:
И пройду, запинаясь, меж сосен:
ржавый таз, драный войлок, скелет…
Где же сердце?
Не знаю.
А совесть?
А без сердца и совести нет.
Лейтмотивным для поэзии Башунова является также образ пущенной вспять реки («В травах», «Укрощение строптивой», «Из ложбинок, ложков, мочажинок…»). Стихия воды, воплощённая в образах реки, ручья, озера, в поэзии Башунова предстаёт как живительная сила, символ вечного движения жизни, как воплощённая тайна природы:
Всё жива, до конца не разъята,
и на вкус, и на цвет — ничего:
всё вода,
всё полна аромата.
Знать, силёнок у нас маловато
превратить её всю в аш два о…
(«Из ложбинок, ложков, мочажинок…»).
«Цивилизаторский» порыв человека, направленный на изменение естественного русла течения, описывается поэтом глубоко иронично, но имплицитно в тексте возникает мотив жалости к обескровленной и обессиленной природе, из которой вынули живую душу:
Ах, какое там журчанье,
переплеск и пересверк!
Но сошлись на сход сельчане
после дождичка в четверг.
Покричали,
помычали,
почесали кое-где…
И, как сказано вначале,
заказали путь воде.
Причесали под гребёнку <…>
На песок и на щебёнку
разобрали острова <…>
И река в красе и силе
очутилась на мели.
Похудела,
подурнела,
перестала берег мыть.
Одолеть нехитро тело,
если душу надломить.
(«Укрощение строптивой»).
Тема экологии животных в стихотворениях Башунова представлена не явно. Уяснив основной принцип мировоззрения поэта о всеобщей взаимосвязи в живой и неживой природе, можно сделать вывод, что проблема защиты «братьев наших меньших» для Башунова непосредственно вытекает из общеэкологических проблем. Однако в его поэзии возникает и образ неуловимого тайменя — перифраз астафьевского образа-символа «Царь-рыбы», олицетворяющей собой весь природный универсум, и образ раненого таёжного зверя, поклявшегося отомстить охотнику, возможно, навеянный образами волков Ташчайнара и Акбары из «Плахи» Ч. Айтматова, и трогательный призыв к «соседям по даче»: «Не прогоняйте птицу бедную, // что ваши ягоды клюёт! <…> Она вас радовала пением, // едва потаяли снега. // Имейте совесть // и терпение // не видеть в ней теперь врага» («Обращение к соседям по даче»).
Тесно связана с экологической проблематикой в поэзии Башунова нравственно-философская тема отрыва современного человека от истоков, последних «оплотов» гуманного отношения к природе, рационального и сознательного природопользования. Для поэта экологический «беспредел» – прямое следствие вымирания деревни, для жителей которой «экологическое сознание» было органичным, заповеданным вековым укладом крестьянской жизни. Наиболее сильно эта мысль проявляется в стихотворениях «Травенеют брошенные сёла», «Пасека», «Последняя милость». Здесь в форме сжатого поэтического афоризма Башунов вновь передаёт мысль А. де Сент -Экзюпери: «Мы в ответе за тех, кого приручили»: «К людям тянется природа, // приручённая уже» («Пасека»).
Исчезновение деревни сродни экологической катастрофе, в природе, не согретой присутствием человека-хозяина, стремительно нарастают энтропийные процессы: «Тальником заросла низина, // дышит холодом и тоской. // А поодаль … Там ни жилища, // ни дороженьки … Всё лютей // ветер свищет, // собака рыщет, // одичавшая без людей» («Последняя милость»).
Таким образом, Башунов затрагивает тему «экологии души» современного человека, «сверставшего в рубли» и «пустившего с молотка» материнское «остатнее наследство», выпавшего из гармоничного круга природного универсума.
Исследование поэзии В. М. Башунова под углом экологической проблематики позволяет выделять несколько составляющих её аспектов. Во-первых, философский аспект, связанный с особым «экологическим сознанием» поэта, проявляющимся в создании особой натуроцентричной поэтической картины мира, панпсихизме природных образов, в представлении о взаимосвязи и взаимоотражении элементов микро- и макрокосма, взаимопроницаемости природного и человеческого миров. Во-вторых, аспект поэтики природы, предполагающий исследование системы природных образов поэзии Башунова, пространственно-временной организации его поэтической миромодели, концепции личности в натуроцентричном универсуме. В-третьих, собственно экологические проблемы разграбления природных богатств, нерационального преобразования природных объектов, охраны и защиты экосистем, находящиеся на стыке художественности и публицистичности. Наиболее важным аспектами, с нашей точки зрения, являются художественно-философский и антропологический, поскольку именно их изучение позволяет ответить на вопросы: что есть природа для поэта и каково место человека в ней.