ГРИЦАЙ Л.А. МОТИВ «БЕСПРИЮТНОСТИ» В ТВОРЧЕСКОМ МИРОПОНИМАНИИ СЕРГЕЯ ЕСЕНИНА И МАТЕРИ МАРИИ (СКОБЦЕВОЙ): К ВОПРОСУ О ДУХОВНЫХ ВЗАИМОСВЯЗЯХ


ГРИЦАЙ Л.А. МОТИВ «БЕСПРИЮТНОСТИ» В ТВОРЧЕСКОМ МИРОПОНИМАНИИ СЕРГЕЯ ЕСЕНИНА И МАТЕРИ МАРИИ (СКОБЦЕВОЙ): К ВОПРОСУ О ДУХОВНЫХ ВЗАИМОСВЯЗЯХ


Библиографическая ссылка на статью:
// Филология и литературоведение. 2011. № 3 [Электронный ресурс]. URL: https://philology.snauka.ru/2011/12/47 (дата обращения: 18.07.2023).

Проблема творческих взаимосвязей С. Есенина и поэтов-современников представляет собою значительный интерес для исследователей, так как позволяет более внимательно рассмотреть воплоще-ние ведущих идей эпохи в различных авторских концепциях.
Одной из таких идей, важнейших для русского миропонимания на протяжении всего ее истори-ческого пути, является поиск человеком смысла своего бытия, как личностного, так и национального, воплощающего в особую герменевтику жизни. Область герменевтики представляет собою обширней-шее поле для научных разысканий, которое невозможно заключить в рамки одной литературоведческой статьи, поэтому мы коснемся лишь частного аспекта данного вопроса – мотива «бесприютности» и его реализации в художественном сознании поэтов переломных эпох, каким в русской истории можно счи-тать период начала XX столетия, именуемый «серебряным веком» русской культуры.
Мотив бесприютности рассматривается и интерпретируется нами как феномен духовного созна-ния, рожденный в противопоставлении концептам «покоя, уюта, дома». «Бесприютность», выражаемая в богатейших образных модификациях, пронизывает собою целый пласт произведений устной словес-ности и русской классической литературы и дает глубокое представление о национальной модели мира, в основе которой заложен именно герменевтический поиск.
Особенно ярко это проявилось в творчестве поэтов, для которых источником вдохновения являются национальные ориентиры мироздания. Среди них достойное место по праву принадлежит Сергею Есенину.
О.Е. Воронова в своей монографии «Сергей Есенин и русская духовная культура» (2002), анализируя уникальность дарования поэта, заключает, что основывается она на обращении С.А. Есенина к националь-ным духовным ценностям, в которых «ключевую роль играют архетипы национального сознания, связан-ные с утопическими исканиями «сокровенного града» и ориентированные на скорейшее достижение идеала вселенской гармонии, духовного преображения мира и человека» .
Осознание своей бесприютности в мире побуждает лирического героя к поиску лучшей доли, ак-тивному действию и жизнестроительству.
Именно мотив бесприютности, способствуя организации второго тайного смысла произведений, сближает между собою творчество поэтов-современников С.А. Есенина и матери Марии (Скобцевой), чаще упоминаемой в современном литературоведении под фамилией своего первого мужа как
Е.Ю. Кузьмина-Караваева.
Поэты принадлежали к одному поколению, в их творческих судьбах мы заметим много личных пересечений: оба они были знакомы с миром тогдашней литературной элиты «серебряного века», обща-лись с А. Блоком, С. Городецким, Н. Гумилевым, А. Ахматовой, Д. Мережковским, З. Гиппиус, Вяч. Ивановым, оба в той или иной мере испытали влияние литературной группы «Скифов» и «трагического тенора эпохи» А. Блока, приветствовали революцию как эру «Нового Царствия», творчество обоих про-низано евангельскими образами и мотивами, размышлениями о духовном пути России, верой в челове-ка и грядущее преображение мира.
В творческом миропонимании Сергея Есенина и матери Марии мотив бесприютности выражает-ся в двух взаимосвязанных парадигмах:
— как «духовные поиски человеком Божьего Царства, Божьей правды»;
— как «поиск страдающем одиноким человеком приюта в этом мире».
Ключевым моментом для осознания данного мотива является феномен «приюта», «дома». В по-нимании этого явления мы опирались на концепцию Т.И. Радомской, в частности, отмечавшей: «Вос-приятие Дома в творчестве авторов связано с процессом его обретения, выраженного образом пути к нему, восходящему к притче о блудном сыне и к теме пути в Небесный Иерусалим, характерных для национальной духовной традиции» .
Осознание бесприютности человека в мире является началом пути к своему Дому, первоначаль-ным моментом, побуждающем лирического героя к действию. Данный мотив глубоко антропоцентри-чен, так как в центре его стоит человек, его надежды, чаянья и устремления.
Представления о «Царствии Божьем», «Небесном Граде», переплетаясь с народными сказаниями о земном рае, светлом граде Китеже нашли свое отражение еще в ранней лирике С.А. Есенина. Приме-ром тому служат строки его известного стихотворения:

Край любимый! Сердцу сняться
Скирды солнца в водах лонных.
Я хотел бы затеряться
В зеленях твоих стозвонных.
(«Край любимый! Сердцу сняться…», 1914)

Сквозь привычные образы родной природы поэт духовным зрением видит картину небесной обители, недаром Н.В. Михаленко сравнивает пространственную организацию этого стихотворения с миром православной иконы, в которой «автор очерчивает горизонтальную («скирды солнца») и верти-кальную («в водах лонных») оси мира, где вода отображает недоступные человеческому зрению небес-ные солнечные скирды» . Это свидетельствует о неразрывной связи мира дольнего и горнего в миро-ощущении поэта, сопутствующий ему всю жизнь.
Но земля воспринимается как временное прибежище человека, духом он стремиться вернуться в иной вечный край. В финале лирический герой восклицает:

Я пришел на эту землю,
Чтоб скорей ее покинуть.

Этот же мотив возвращения, бесприютности души на земле отчетливо прослеживается и в дру-гих стихотворениях:

Там, где вечно дремлет тайна,
Есть нездешние поля.
Только гость я, гость случайный
На горах твоих земля.
(«Там, где вечно дремлет тайна…», 1916)

Глаза, увидевшие землю,
В иную землю влюблены.
(«Опять раскинулся узорно…», 1916)

Душа грустит о небесах,
Она нездешних нив жилица.
(«Душа грустит о небесах…», 1919)

В раннем стихотворении матери Марии из первой ее книги «Скифские черепки» (1912) выража-ется тот же мотив поиска человеком своей духовной родины:

У всех есть родина любимая,
У всех есть край желанный,
Огнем всегда палимая,
Ищу Иерусалима я
Земли мне богоданной.
(«У всех есть родина любимая…», 1912)

Сопоставляя между собой эти стихотворения можно проследить несколько особенностей: в каж-дом из них присутствует образ Родины: земной и небесной, черты которой объединяются в сознании по-этов: любовь к небесной родине сочетается с любовью к родине земной, заботой о людях, живущих на земле, желании им счастливой доли; однако в лирических прозрениях матери Марии рай воспринимается как духовный приют человека, в творчестве же Сергея Есенина, близком к народному мировосприятию, рай не только духовная родина людей, но и грядущее социальное царствие справедливости и правды.
Именно на этой почве (отчасти под влиянием поэтики «скифства» и народнических идеей, близ-ких обоим поэтам) в творчестве Сергея Есенина рождается дерзкий замысел создания рая на земле. Эта идея находить свое яркое воплощение в лирике поэта периода революционных бурь:

Господи, я верую!
Но введи в свой рай
Дождевыми стрелами
Мой пронзенный край!
(«Пришествие», 1917)

Осанна в вышних!
Холмы поют про рай.
И в том раю я вижу
Тебя мой отчий край.
(«Окротих», 1917)

Но реальность первых послереволюционных лет была такова, что не оставляла места для утопи-ческой мечты, в мироощущении поэта намечается коренной перелом, воплотившейся в известных строчках его «хулиганского» цикла: «Стыдно мне, что я в Бога верил, / Горько мне, что не верю те-перь», которые можно понимать как окончательное крушение веры в собственные мессианские проро-чества о «небесном царствии на земле». В том же стихотворении скрытым мотивом рождается мысль о том, что человек вечно бесприютен в земной жизни и только смерть возможно разрешит его сомнения и противоречия:

Чтоб за все за грехи мои тяжкие,
За неверие в благодать
Положили меня в русской рубашке
Под ионами умирать.
(«Мне осталась одна забава», 1923)

Эти же надежды звучат в более позднем стихотворении, посвященном памяти поэта Александра Ширяевца, в котором загробный мир сравнивается с ласково-печальной страною, где царит «тишь и благодать».
В лирике матери Марии тема рая, устремленности человека к «Божьему царству» также занима-ет важное место. Еще в раннем стихотворении из книги «Руфь» (1914) поэтесса, предчувствуя свою судьбу, пишет о пути духовных свершений, в которых, однако, не будет чудотворства. Земля рассмат-ривается здесь лишь как ступень к вечности:

И каждый раз, в свершенья круг вступая,
Я буду помнить о тебе, земля…
Но только помнить, путь мой снова в гору;
Теперь мне вестник ближе протрубил;
И виден явственно земному взору
Размах широких крыл.
(«Я силу много раз еще утрачу…», 1914)

Позже в повести «Равнина русская», написанной в эмиграции, мать Мария, анализируя события революции и Гражданской войны, сделает вывод о том, что русский народ в своем стремлении к воле, власти над землею и раю на этой земле (к сокровищам земным) забыл о Боге и погубил свою душу в ог-не революции. Поэтесса обратиться к евангельскому пророчеству Апокалипсиса, в котором тысячелет-ние Царствие Христа на земле будет явлено только после пришествия в мир Антихриста и окончатель-ного поражения всех христиан, то есть рай на земле установиться через новые страдания людей и Бо-жий Суд. В революционных поэмах Есенина отрицается именно такой путь, правда приходит в мир как огненное прозрение без боли и страха:

Не хочу воспринять спасение
Через муки его и крест:
Я иное постиг учение
Прободающих вечность звезд.
(«Инония», 1918)

Сергей Есенин чувствует себя пророком Нового времени, Новой правды. Те же апокалипсиче-ские представления были близки и мироощущению матери Марии. Однако эта тема решается ею в духе не народных апокрифов, а христианского мировоззрения, основанного на святоотеческой традиции. Мать Мария, как и многие ее современники, полагала, что ей довелось жить во времена обострения борьбы христианства с силами Антихриста, скорого исполнения самых страшных библейских проро-честв. Уже в эмиграции в одном из стихотворений из цикла «Покаяние» есть такие строки:

И будет новый мир и в мире – Новый Град,
Где каждый светлый дом и в доме каждый камень
Тобою, Отче наш, преображенный Лад,
Воздвигнутый из тьмы сыновьими руками.
(«», 19)

На первый взгляд, в этом стихотворении все связано с желанием воздвигнуть рай на земле. Но на самом деле, речь идет о созидании «стен Небесного Иерусалима», готовившегося встретить Христа в его скорым втором пришествии. Строительство «Нового Града» понимается как сотворчество Богу, послуша-ние Ему, исполнение своего сыновьева долга, который заключается в верности Его заветам в самые страшные времена. Об этом же пишет в своей статье «Кризис означает суд» (1935) К.В. Мочульский, друг поэтессы, наиболее близкий ей по мировоззрению: «Мировой процесс приведет человечество не к земно-му блаженству, а такой скорби, которой не было от начала творения» .Смысл земной истории заключает-ся в метаистории – «созревании для суда и вечности, не совершенствовании, а рождении в муках Царст-вия Божьего» . По мысли матери Марии, бесприютность – вечная земная спутница человека, потому что он призван вернуться к своему «Отцу в вечность». В стихотворении 1933 года поэтесса мечтает о таком возвращении в «Небесный сад» уже после смерти:

И будет мне по слову и по вере
В конце пути такой спокойный берег
И отдых радостный в Твоем саду.
(«За этот день, за каждый день отвечу…», 1933)

Смысл земного призвания человека, земных страданий определяется созиданием собственной души. Еще в 1914 году мать Мария писала об этом А. Блоку: «Я узнала, что не только свободно создаю свою жизнь, но и свободно вылепливаю душу свою, ту, которая будет в минуту смерти» . Такое миро-понимание близко христианскому убеждению в том, что образ земной жизни человека определяет образ его бессмертия. Практически все позднее творчество поэтессы пронизано мотивами страданий и смерти как «посещения Божия», жаждой возвращения в Его «Небесный Дом», когда возможным станет отве-тить Отцу: «Готово мое сердце, готово войти в пасхальную радость воскресенья» .
Именно это ощущение не находит такого однозначного выражения в творчестве Есенина. Его произведениям 1920–1925 гг. особенно присуща «память смертная», «возникающая из мучительно об-ретенной человеком готовности предстать перед Судом Божим, как способность постоянно видеть себя внутренним взором, способность самосознания и самооценки» . Однако эсхатологическое сознание Есенина соткано из противоречий. Он предчувствует свою смерть («Скоро, скоро часы деревянные / Прохрипят мой двенадцатый час!»), предполагает «встречу впереди», но ничего не говорит о том, какой будет эта встреча. О ней мы можем только догадываться. Но на один намек все-таки возможно опереть-ся: созидание собственной души в христианском понимании невозможно без внутренней самооценки, покаяния и растождествления себя и своего греха. Именно покаянные мотивы, близкие по духу притчи о возвращении в родной дом блудного сына, приобретают особое значение в поздней лирике Есенина, со всей силою обнажаясь в поэме «Черный человек». Поэма заключает в себе все оттенки этого чувства: от смертельного ужаса лирического героя, узнавшего страшную омерзительную правду о себе, испыты-вающего отчаянье, до прозрения того, что это не только сам он, но и его «двойник» – «черный человек» – маска греха, которую еще можно отделить от собственной души, разбив «кривое» зеркало.
Мотив бесприютности реализуется в лирике Сергея Есенина и матери Марии и в изображении лю-дей, жаждущих обрести Бога в своей душе и с этой целью устремившихся в дальние странствия. «Стран-ничество – одна из древних форм святости, – полагает Н.М. Каухчишвили. – Она стала складываться в период раннего средневековья, когда странники чувствовали желание удаления от бытовой жизни, от всех благ, чтобы стать искателями, может быть, лучше сказать, – носителями Бога в мире. Некоторые из этих богоискателей навсегда связаны с дорогой, по которой они обмениваются своим опытом с другими бого-носителями. Это и есть странники: русский религиозный тип, просуществовавший до наших дней. Среди странников встречаются не только те, кто ищет святости, но и люди, вынужденные отправиться в путь из-за своего интеллектуального беспокойства и желающие унять свою духовную тревогу» .
Странничество, воспринимаемое как духовное подвижничество, находит в творчестве Есенина свое воплощение в целом ряде произведений («Калики», «Пойду в скуфье смиренным иноком…», «Шел Господь пытать людей в любови…», «Я – пастух, мои палаты…», «Я странник убогий…», «Синий ту-ман, снеговое раздолье», «В этом мире я только прохожий…» и многие другие).
Тема странничества как образ духовной святости выражается с полной силой Есениным в малень-кой поэме «Микола», изображающего особо чтимого на Руси святого, покровителя всех путешествую-щих. О.Е. Воронова, анализируя эту поэму, в частности, отмечает: «Странничество, скитальчество осмыс-лены здесь как счастливый, избранический удел, как особый тип духовного служения Богу и миру, как посредничество между ними» . За служением Богу открывается и иной удел – служение людям, всем несчастным, обездоленным, лишенным духовного и земного приюта:

Ходит странник по трактирам,
Говорит, завидя сход:
«Я пришел к вам, братья, с миром –
Исцелять печаль забот».
Этой теме поэт остается верен всю жизнь, рассматривая ее в разных вариациях, рисуя перед чи-тателями многочисленные образы странников, отправляющихся в путешествие с различными целями: это и смиренные иноки, и босяки, и нищие калеки, и святые, и разбойники, и заблудившиеся, потеряв-шиеся в жизни люди, и случайные прохожие. По-есенински гениально он в конце сложного жизненного пути объединяет их всех одной строчкой: «Все мы бездомники, много ли нужно нам» («Снежная замять дробиться и колется», 1925).
В лирике матери Марии мотив странничества также рассматривается как служение Богу и лю-дям, однако, приобретает более однозначное выражение: лирическая героиня отправляется в дальнее путешествие, осознавая свою ответственность за судьбы бесприютных людей, разбросанных по земле. Помощь этим людям воспринимается как личное призвание, «вольной волею принятая личная Голгофа, личное крестоношение» :

Устало дышит паровоз,
Под крышей легкий пар клубиться,
И в легкий утренний мороз
Торопятся людские лица.
Опять я отрываюсь в даль,
Моя душа опять нищает,
И только одного мне жаль, –
Что сердце мира не вмещает.
(«Устало дышит паровоз…», 19)

«Путь к Богу лежит через любовь к человеку, и другого пути нет» , – писала мать Мария в сво-ем дневнике. «Где люди там и Бог» – гласит народная заповедь. В христианском миропонимании Бог и человек соединяются в образе Христа-Спасителя, «грядущего со славою судити живым и мертвым» . В народных же апокрифических сказаниях Христос остается на земле с людьми, путешествуя по земле в виде нищего странника. Поэтому милосердие, оказанное каждому убогому, есть помощь и сопричаст-ность самому Христу. Многовековое осознание миссии Спасителя способствовало рождению в народ-ном сознании образа «русского Христа» – бесприютного странника , одаренного лучшими националь-ными чертами: «любовью, всепрощением, состраданием, милосердием, гостеприимством и раскаяни-ем» . Именно такое представление о Христе нашло свое отражение в произведениях русской классиче-ской литературы: «Идиоте» Ф.М. Достоевского, стихотворении Ф.И. Тютчева «Эти бедные селенья…», посвященного родной земле, которую «В рабском виде Царь Небесный / Исходил благословляя», в творчестве Сергея Есенина и матери Марии.
«Христос для меня совершенство» , – писал юный Сергей Есенин Григорию Панфилову, рас-сматривая Христа как «образец в последовании и любви к ближнему». А в следующем письме совето-вал другу: «Люби и жалей людей – и преступников, и подлецов, и лжецов, и страдальцев, и праведни-ков. Все люди – одна душа» . Об этой же тайной духовной связи Бога и человека, любви к ближ-нему напоминала и мать Мария: «О каждом нищем, голодном, заключенном Спаситель говорит «Я». «Я алкал и жаждал, Я был болен и томился в темнице». Подумайте только: между каждым несчастным и Собою Он ставит знак равенства» .
Этот мотив восходит к Евангельскому сюжету о Втором пришествии Христа на землю «во славе», когда Он разделит людей и скажет правым: «Придите благословенные Отца Моего, наследуйте Царство, уготованное Вам от создания мира… так как вы сделали добро (накормили, напоили, обогрели) одному из братьев моих меньших, то сделали Мне» (Мф. 25: 34 – 45). Эти же слова цитирует Сергей Есенин в знаменитом стихотворении «Мы теперь уходим понемногу»: «И зверье, как братьев наших меньших, / Никогда не бил по голове», в котором не только люди, но и звери заслуживают любви, так как и они не забыты Богом на земле. С этими же словами напутствия: «Помогайте меньшой братии» обратился к ма-тери Марии после принятия ей пострига митрополит Евлогий (возглавлявший тогда РПЦЗ в Париже).
Тема сошествия Христа на землю, странничество Его в «зраке» нищего, а с другой стороны, про-зрение о том, что в каждом страдальце, «странном» (странствующим) человеке отражен образ самого Христа, занимает в творческом миропонимании Сергея Есенина и матери Марии особое место, отража-ясь в целом ряде произведений:

Сергей Есенин

И в каждом страннике убогом
Я вызывать пойду с тоской,
Не помазуемый ли Богом
Стучит берестяной клюкой.
(«Не ветры осыпают пущи…», 1914)

По тебе ль, моей сторонке,
В половодье каждый год
С подожочка и котомки
Богомольный льется пот.
Лица пыльны, загорелы,
Веки выглодала даль,
И впилась в худое тело
Спаса кроткого печаль.
(«Сторона ль моя, сторонка…», 1914)

Верю я, как ликам чудотворным,
В мой потаенный час.
Он придет бродягой подзаборным
Нерушимый Спас.
(«Свищет ветер под крутым забором…», 1917)

Мать Мария

Жить в клопиной нищенской коморке.
Что-то день грядущий принесет?
Нет, люблю я этот тихий гнет.
О, Христос, твой грустный мир прогорклый.
(«Жить в клопиной нищенской коморке…», 1937)

Искала я мечтателей, пророков,
Всегда стоящих у небесных лестниц
И находила нищих, буйных, сирых,
Упившихся, унылых, непотребных,
Заблудшихся на всех дорогах мира,
Бездомных, голых и бесхлебных.
О, племя роковое, нет пророчеств, –
Лишь наша жизнь пророчит неустанно.
– И сроки близиться, и дни короче, –
«Принявший рабий зрак, осанна!»
(«Искала я таинственное племя…»)

Но Ты и тут мои дороги сузил.
«Иди, живи средь нищих и бродяг».
Себя и их, меня и мир сопряг
В нерезрубаемый единый узел.
(«Обрывки снов. Певуче плачут недра…», 1931)

Особое положение среди этих произведений занимает стихотворение Сергея Есенина «Шел Гос-подь пытать людей в любови…», в котором человек сам по своему милосердию занимает место сопри-частное Богу, также как и Христос, положивший Себя за спасение людей, нищий старик отдает убогому страннику – тайному Христу – последний кусок хлеба. Именно в такой жертвенной любви к людям спо-собна отыскать приют душа человека, мечтающего о встрече с Богом:

Подошел Господь, скрывая скорбь и муку:
Видно, мол, сердца их не разбудишь…
И сказал старик, протягивая руку:
«На, пожуй… маленько крепче будешь».

В этом стихотворении мы соприкасаемся с темой, которая была особо значима для Сергея Есенина и матери Марии на протяжении всего их творческого пути. Это размышления о судьбе русского народа, о его бесприютности и страданиях. Еще в юности оба поэта в той или иной степени испытали влияние идей народничества, уже угасавшего в тот период, но все-таки имевшего значительное влияние в среде интел-лигенции и разночинства. Мать Мария рассказывала в своих воспоминаниях, что в пору петербургской юности (1905–1912 гг.) слово «Народ» заменило для нее слово «Бог». В письмах Сергея Есенина к
Г. Панфилову и М. Бальзамовой чувствуется увлечение идеями толстовства, а в философии Л.Н. Толстого достижение Царства Христова на земле и «мысль народная» занимали главенствующее место.
Размышления о социальном переустройстве общества рождались из горького осознания несо-вершенства мира и окружающей жизни. Изображение тяжкой доли людей, не имеющих в этом мире приюта, станет одной из самых болезненных тем лирики Сергея Есенина и матери Марии.
Мы отмечали, что жертвенная любовь к людям воспринимается поэтами как встреча с Богом, «рождение Христа в себе», но теперь этот мотив звучит несколько иначе, приобретая размах скорбных вопросов многострадального Иова, обращенных к Господу. Именно эти вопросы: о смысле страданий одних людей на земле и причине равнодушия к этим страданиям других, не дают покоя поэтам.
Особенно остро звучат они в творчестве матери Марии периода эмиграции, которая стала для многих русских людей временем обнищания и бесприютности:

Господи! Когда же выбирают муку?
Выбрала бы лучше озеро в горах,
А не вьюгу, голод, смертную разлуку,
Вечный труд кровавый и кровавый страх.
(«Мы не выбирали нашей колыбели…», 1932)

О Боже, отчего нам так бездомно,
Зачем так много нищих и сирот?
Зачем блуждает Твой святой народ
В пустыне мира, вечной и огромной?
(1931)
Поэтесса называет русских «святым народом», связывая историческую миссию «белой» право-славной эмиграции с исходом народа Израилева из Египта.
Побывав за границей, Сергей Есенин куда более критично оценивал судьбу русских людей, по-терявших свою родину. Поэт отразил свои впечатления о знакомстве с русскими эмигрантами в не-скольких стихотворениях, названия которых говорят сами за себя: «Снова пьют здесь, дерутся и пла-чут…», «Сыпь гармоника. Скука… Скука…», «Пой же, пой! На проклятой гитаре…». Ведущим моти-вом в этих стихотворениях становится тоска по безвозвратно потерянной родине и осознание бесцель-ности своего существования. К этой же мысли Сергей Есенин вернется в поэме «Анна Снегина», глав-ная героиня которой, оказавшись в эмиграции, с горечью признается, что теперь «дорога ее ясна», так как она больше не связана с самым дорогим – Родиной.
Но не только тоска по родине, но и отсутствие элементарных условий для хоть какого-нибудь человеческого существования приводило многих эмигрантов в отчаянье. «Вопросы крова, одежды, на-сущного хлеба, материнства, болезни дают себя чувствовать в русской эмиграции больше, чем в любой другой группе в Европе» , – писал в 1928 году иеромонах Лев (Жиле). Эту же мысль подтверждает ху-дожница Ксения Кривошеина: «Эмиграция людей часто не объединяет, а ожесточает и размежевывает. В условиях эмиграции людей выброшенных в пустоту и нищету, было не сотни, а сотни тысяч. Надо сказать, что эмиграция русская была разнообразно сословно, то есть были совсем простые и малообра-зованные люди, была аристократия, были интеллектуалы, писатели, художники, артисты, духовенство. Но все эти слои находились в бедственном материальном положении. Со временем жизнь устраивалась, кто-то адаптировался, но многие терпели страшное бедственное положение, превращались в бездомных бродяг, спивались, сходили с ума» .
Движимая идеей помощи ближним, мать Мария (сама находящаяся в трудном материальном по-ложении) в середине 1930-х гг. открывает в Париже несколько общежитий для нуждающихся русских эмигрантов, просуществовавших долгие годы.
В ее лирике 1930–1940 гг. становится главной тема служения людям, духовного «всеобъемлюще-го» материнства. Это стихотворения, полные горечи, так как они пронизаны болью за людей, за их уни-жения и несчастья. Строки «сильные, рыдательные», призывающие к жертвенной любви к ближнему, наполненные верою в то, что и в этих людях заложен образ Божий:

Подвел ко мне, сказал: усынови
Вот этих, – каждого в его заботе.
Пусть будут жить они в твоей крови, –
Кость от костей твоих и плоть от плоти.
О Господи! Не дай еще блуждать
Им по путям, где смерть многообразна.
Ты дал мне право, – говорю как мать
И на себя приемлю их соблазны.
(«Подвел ко мне, сказал: усынови…», 193)

Мать Мария называет людей своими духовными детьми. И та же тема возникает в творчестве Сергея Есенина. Именно о судьбе детей, оказавшихся в Советской России на улице, с горечью напишет он в стихотворении «Папиросники» и поэме «Русь бесприютная» (1924).
Как полагает А.В. Сафронов, эта поэма завершает «бродяжий» цикл Сергея Есенина, посвящен-ный судьбе русских странников, «отверженных» и «несчастных» .
Замысел этой поэмы родился у Есенина в Тифлисе после посещения поэтом коллектора для бес-призорников. Этот эпизод подробно описан в воспоминаниях о Сергее Есенине журналиста Н. Вер-жбицкого, отмечавшего, что Есенин проявил к детям огромный интерес, очень просто держал себя с ними, рассказывал о том, что в детстве сам скитался по стране, голодал, холодал, а потом нашел в себе силы учиться, вышел в люди. Беспризорники поверили поэту.
Есенин вышел от них взволнованный. Н. Вержбицкий вспоминал его слова о том, что «больше с этим мирится нельзя, невозможно дальше спокойно наблюдать, как гибнут, может быть, будущие Ло-моносовы, Пушкины, Менделеевы, Репины!» .
Эти же горькие размышления звучат в его поэме:

Но если б встали все
Мальчишки чередой,
То были б тысячи
Прекраснейших поэтов.

В них Пушкин,
Лермонтов,
Кольцов,
И наш Некрасов в них,
В них я,
В них даже Троцкий,
Ленин и Бухарин.

Не потому ль моею грустью
Веет стих,
Глядя на их
Невымытые хари
.

Поэт пытается всеми силами привлечь внимание общественности к затронутой им социальной про-блеме, вероятно, поэтому мы видим в списке нереализованных профессий брошенных на произвол судьбы мальчишек как поэтические, так и политические. Поэма написана в духе массовых советских агиток, целью которых было привлечение как можно большего числа сторонников. Отличительной чертою такого рода ли-тературных сочинений было создание образа «внутреннего врага» (как тут не вспомнить будущие процессы над «врагами народа») – людей, повинных во всех безобразиях. Как раз в те дни в Тифлисе в газетах были опубликованы материалы о «святых старцах» Ново-Афонского монастыря, которые с винтовками в руках бо-ролись против советской власти. Это дало право Есенину предлагать радикальный вариант социальной спра-ведливости: выгнать мятежных монахов из их уютных обителей и поселить туда бездомных детей:

Знать потому теперь
Попы и дьяконы
О зравье молятся
Всех членов Совнаркома.
У них жилища есть,
У них есть хлеб,
Они с молитвами
И благостны и сыты.

Комментируя эти строки, А.В. Сафронов ставит под сомнение подлинность фактов, описанных в газетах . Уж больно они напоминают пропагандистские лозунги, развернувшейся тогда антицерковной компании. Возможно, что об их несостоятельности догадывался и Сергей Есенин. Но главным для поэта – была судьба детей, бесприютных и отверженных, которая «знак тяжелого укора» всем людям, в том числе и христианам, забывшим заповедь Христа: «Кто примет одно такое дитя во имя Мое, тот Меня принимает. Смотрите, не презирайте ни одного из малых сих; ибо говорю Вам, что Ангелы на не-бесах всегда видят лице Отца Моего Небесного» (Мф. 18:5–10). Глагол «презирать» в данном случае обозначает «пренебрегать, считать недостойным внимания» , то есть невнимание к нуждам детей яв-ляется грехом перед Богом.
Эта же мысль звучит в размышлениях матери Марии (православной монахини!), которая всю жизнь искала «неудобного», по ее определению, христианства, «где не было бы больше никакого ком-форта, единственным подвигоположником был Христос, Он истощил Себя, и Его истощение есть един-ственный пример для нашего пути» . В очерке «Типы религиозной жизни» мать Мария достаточно критично оценивала положение дел в РПЦ до революции, полагая, что церковь отошла от евангельского типа благочестия, активного и неустанного служения людям.
«Для монаха сейчас один монастырь – весь мир», – любила повторять мать Мария. Она призыва-ла монастыри отречься от уюта, покоя и молитвенной сосредоточенности ради помощи ближним: «Пус-тите за ваши стены беспризорных воришек, разбейте ваш прекрасный уставной уклад вихрями внешней жизни, унизьтесь, опустошитесь, умалитесь, – как бы вы не умалялись, как бы ни опустошались, – разве это сравниться с умалением, с самоуничтожением Христа?»
Но, как правило, подобные высказывания не вызывали в эмигрантской среде – и без того разоб-щенной – должного сочувствия. Творчество и деятельность матери Марии до конца ее жизни оставались многими непонятыми и порою осуждаемыми. Все годы эмиграции поэтессу не покидали мысли о России, о чем свидетельствуют ее дневниковые записи, статьи, воспоминания друзей: «Во время войны, а потом и в немецком концлагере мать Мария говорила о том, что хочет вернуться на Родину и странствовать по дорогам Советского Союза» .
И это еще одно пересечение судьбы поэтессы с судьбою русского национального гения Сергея Есенина, любившего свою страну «до боли сердечной». В творчестве поэтов нашли воплощение важ-нейшие ценности русской национальной культуры: идеалы любви, правды, милосердия, доброты, сми-рения, прощения, чести, духовные поиски человеком «земли обетованной», «лучшей доли», нашедшие свое выражение в рассмотренном нами мотиве бесприютности.
Одна из значимых особенностей поэтики «бесприютности» в творчестве Сергея Есенина и мате-ри Марии определяется традициями устной народной словесности и русской классической литературы, восходящими еще к сюжетам Ветхого и Нового Заветов: об Иове многострадальном, Моисее, Екклизиа-сте; текстам Евангелий, рассказывающих о Христе, его притчах о блудном сыне и Царствии Небесном.
В миропонимании Сергея Есенина находят свое воплощение устная апокрифическая традиция понимания сути христианства: представление о Христе, странствующим по Руси в зраке нищего, жажда обретения светлого земного рая – царства всеобщего благоденствия, сочетающаяся с пронзительной жалость ко всему живому на свете, милосердием и состраданием к людям: детям, сиротам, калекам, всем отчаявшимся и заблудившимся в этом мире.
Творческие искания матери Марии берут свое начало в книжной традиции, характерной для рус-ской интеллигенции. Мировоззрение поэтессы опирается на труды христианских богословов, филосо-фов, писателей, ей близок интеллектуальный и духовный поиск, ощущение всеобщей сопричастности всему человечеству, чувство вины перед народом. В концепции матери Марии мотив бесприютности связан с грядущим преображением мира, устремленности духом возвратиться в Дом Небесного Отца, потребностью служения ближнему, помощи и материнской заботы. Именно нераздельность земного и небесного во внутреннем мире человека, жажда обретения Бога и служения ему и людям, выражает на-циональную картину мира, определяя художественное видение обоих поэтов.
Но если в творчестве матери Марии мотив бесприютности находит целостное – под стать автору – выражение личного выбора – «духовный дом человека всюду, где обитает Бог и люди»:

В любые кандалы пусть закуют,
Лишь был бы Лик твой ясен и раскован.
И Соловки приму я как приют,
В котором Ангелы всегда поют,
Мне каждый край Тобою обетован.
(«Парижские приму я Соловки…», 1931)

то Сергей Есенин в своем мировоззрении не предлагает столь однозначного ответа, предоставляя читате-лю самому найти свой Дом, обрести его в чувстве Родины, в земной красоте мира, в семье, в сопричаст-ности к своему народу, Богу, людям. Приют человека заключается в том, к чему стремиться его душа, по-лагает поэт, как будто вспоминая евангельские слова: «Где сокровище ваше, там и сердце ваше…»



Все статьи автора «Грицай Людмила Александровна»


© Если вы обнаружили нарушение авторских или смежных прав, пожалуйста, незамедлительно сообщите нам об этом по электронной почте или через форму обратной связи.

Связь с автором (комментарии/рецензии к статье)

Оставить комментарий

Вы должны авторизоваться, чтобы оставить комментарий.

Если Вы еще не зарегистрированы на сайте, то Вам необходимо зарегистрироваться: