Проблема национальной идентичности – одна из самых обсуждаемых проблем современной гуманитаристики, остро поставленная интеллектуалами разных стран после того, как была осознана опасность стремительно наступающего единообразия эпохи глобализации в последнюю четверть XX века. Термином «национальная идентичность» логичнее всего определять средство самоопределения индивидуума в этнической группе и этнической группы в среде иных этнических групп. Иначе говоря, категория национальной идентичности объясняет как персональное, так и коллективное чувство общности в сфере «национального».
В рамках такого понимания идентичности ученые разных стран исследуют истоки национализма, а также языка, на котором понятие нации в течении длительных промежутков времени обретало форму законченной идеи. Основополагающим моментом в исследовании любой национальной идентичности является мысль о том, что идея нации иллюзорна, иначе говоря, ощущение принадлежности какой-то нации обусловлено националистическим дискурсом, сформированным на какой-то определенной территории. Кроме того, исследователи определяют тот факт, что национальные идентичности в своем развитии могут не только конструироваться, но также деконструироваться и реконструироваться [1], обнаруживая жизнеспособность своих структур вне прямой зависимости от эволюции государственных образований на какой-либо территории.
Мысль об иллюзорности и дискурсивности национальной идентичности зародилась намного раньше самого этого понятия. Так, еще в 1826 году Т. Купер ставил во главу угла имагинативный аспект конструирования нации, говоря, что «моральная сущность, грамматически именуемая нацией, наделяется атрибутами, которые на самом деле существуют только в воображении тех, кто преобразует слово в вещь» [2, с. 88]. Поскольку к основным атрибутам нации обычно относят общности языка, культуры, верованиий, истории и территории, становится очевидно, что определяющим моментом в позиционировании человека в национальной системе координат является его способность идентифицировать свой внутренний мир с миром коллективного воображаемого. Ключевую роль в этом играет язык и территория, культурный ландшафт которой служит напоминанием об этом языке. Культурный ландшафт манифестирует безусловную власть языка над пространством, проводя воображаемые границы между разными национальными идентичностями.
Стремление каждой национальной группы (по Б. Андерсону [3] – «воображаемого сообщества») закрепить за собой пространство через систему культурных репрезентаций является неотъемлемой частью ее способности выживать, поскольку только наличие освоенного пространства способно обеспечить группу людей, воображающих себя единой нацией, правом на самоопределение. Наличие борьбы между разными этническими группами не только на физическом уровне с целью обретения контроля над ресурсами, но и на идеологическом уровне лучше всего подтверждает сказанное.
Столкновение национальных идентичностей на идеологическом уровне – это естественный ход событий, сопровождающий процессы их конструирования, деконструирования и реконструирования. В ходе этих процессов национальные идентичности стремятся сформировать мифологический комплекс, оправдывающий их физический контроль над территорией: исторические легенды, предания, космогонические и эсхатологические мифы, персональные мифы, а также топонимы. Топонимическая система региона в этом случае является отражением этого мифологического дискурса. Как справедливо заметил Арсений Сапаров, говоря об иднтификационных функциях топонимической системы, «the conscious use of place names by a state can be seen as an instrument to preserve the unity and uniqueness of the nation; to enforce in the national consciousness its moral right to inhabit a particular territory; to protect its land from the territorial claims of its neighbours; or to justify its own territorial claims» [4, с. 180].
Одна из самых сложных разновидностей взаимодействия национальных идентичностей рождается в пространстве, где между различными национальными идентичностями отсутствуют государственные границы – например, казахи, русские и алтайцы Кош-Агачского района Республики Алтай. В результате исследования национальных идентичностей этого приграничного региона России мы обратили внимание на тот факт, что топонимическая система Кош-Агачского района представляет собой интересный пример пересечения национальных идентичностей, стремящихся провести воображаемые границы национального пространства в рамках дискурса единого государства.
Государственный дискурс, в пределах которого сосуществуют гетерогенные национальные идентичности, стремится к формированию противопоставлений на более высоком уровне, тогда как на уровне региональных идентичностей он более склонен признавать сходство идентичностей, чем их различие. То есть в этом отношении национальные идентичности противопоставлены не только друг другу, но и официальному государственному дискурсу, в языке которого они видят угрозу своему существованию в виде нивелирования различий. Изобретение и систематизация различий, а также установление механизмов их трансляции и ретрансляции – это главное содержание дискурсивной активности национальной идентичности народов, вынужденных сосуществовать на территории одного региона в едином государстве.
Рассмотрим проблему пересечения идентичностей на материале топонимической системы Кош-Агачского района. Этот район крайне интересен для нас в том плане, что компактное проживающее здесь казахское население испытывает острую необходимость культурного и национального самоопределения. Отчетливо осознавая свою генетическую связь с Казахстаном, помня об изначальной чуждости этого пространства, казахи Кош-Агачского района за более двухсотлетний период стремительно «окультурили» пространство, в дискурсивном плане выстроив не алтайское, а собственно казахское пространство Алтая.
Например, этимология села Беляши, расположенного в Кош-Агачском районе, в словаре О.Т. Молчановой возводится к слову Белеш: от общетюркского корня «бел», при помощи которого не только на Алтае, но и в Казахстане и Средней Азии обозначают такие пространственные объекты, как «седловина», «широкий и низкий перевал в горах», «плоский перевал через горный хребет» и т.д. [5, с. 26]. Несмотря на общетюркский корень, фактически Молчанова указывает на алтайское происхождение топонима, поскольку указывает, что он образован при помощи алтайского уменьшительного суффикса -еш [5, с. 26]. Об алтайском происхождении говорят и информанты с. Кош-Агач, идентифицирующие себя с алтайцами или теленгитами.
В доказательство алтайского происхождения топонима Беляши, информанты-теленгиты указывают на возможное участие в образовании топонима лексему ажу / ажы «перевал» (Бел ажы), а также указывают также на тот факт, что у этого населенного пункта есть второе алтайское название – Jазатар. Действительно, не ставя себе целью опровергнуть или подтвердить народную этимологию указанных топонимов, следует обратить внимание на тот факт, что на протяжении длительного времени этот населенный пункт имеет официально вариативное двойное название: 1. На государственных картах, например, на топографической карте 1992 года с номенклатурным номером М-45-XXII в качестве основного наименования указывается Беляши, в скобках – Джазатор. В современных официальных документах, например, в п. 2 ст. 2. Закона Республики Алтай от 13 января 2005 года N 10-РЗ «Об образовании муниципальных образований, наделении соответствующим статусом и установлении их границ» видно, что основным наименованием, наоборот, функцию основного топонима выполняет Джазатор: с. Беляши входит в муниципальное образование – Джазаторское сельское поселение [6].
Возникает вопрос, почему в словаре Молчановой слово Джазатор приводится в словоформе Jазатар: это факт внутреннего противоречия словаря, т.к. в других статьях, когда возникает необходимость указать локализацию топонима, Молчанова указывает в качестве наименования населенного пункта именно Джазатор [5, с. 204, 270, 317]. На наш взгляд это противоречие основано на следующем: не смотря на то, что происхождение топонима исследовательница выводит из двух киргизских слов джазы «широкий, просторный» и тӧр «верхняя часть горной долины» [5, с. 173], фактически подчеркивается алтайский генезис топонима. В ином случае исследовательница указала бы в качестве основного словарного слова Джазатор, присутствующее на многочисленных государственных картах и документах, а не Jазатар. Таким образом, единственный топонимический словарь топонимов Республики Алтай устанавливает преимущественно алтайское происхождение обоих вариантов наименование этого населенного пункта, в котором проживают преимущественно казахские семьи.
Информанты с. Кош-Агач, Жана-Аул и Беляши, идентифицирующие себя с казахским этносом, напротив, утверждают, что оба названия с. Беляши происходят из казахского языка и в доказательство приводят как языковые, так и исторические данные. В языковом отношении информанты указывают несколько вариантов собственно казахского происхождения топонимов Беляши и Джазатор со следующими значениями: 1. Характеристика ландшафта: Белес «небольшой перевал» или бел асу / асы «преодолевать перевал». Беляши в таком случае – русифицированная форма. В качестве дополнительного аргумента казахского происхождения этого топонима информанты-казахи приводят сходный топоним – Белаши, имеющийся на территории Уланского района Восточно-Казахстанской области; 2. Характеристика хозяйственной деятельности кочевников-казахов: Жаз «весна, лето», отыр «стоянка» (перен.) – летняя стоянка. При этом в качестве первичного наименования информанты-казахи указывают топоним Джазатор, а не Беляши.
В качестве исторических данных, подтверждающих казахскую версию происхождения этих топонимов, информанты обращают внимание на тот факт, что эти земли входили в традиционные казахские кочевья, часть информантов прямо указывают, что ранее эти земли «принадлежали казахам». Такая постановка вопроса имеет крайне важное значение для понимания современного состояния национальной идентичности казахов южных районов Республикик Алтай: современные казахи говорят о казахском происхождении топонимов, исходя из современного понимания государственных границ.
Если же быть последовательным в историческом отношении, приходится обратить внимание на то, что в XIX веке у Российской империи и у казахов было совершенно разное понимание границы: С.В. Голунов со ссылкой на А.Ю. Быкова утверждает, что «границ в привычном для государств смысле у казахов не существовало, что во многом объясняется отсутствием у казахов института частной и государственной собственности на землю. Неудивительно, что понятия такие, как “межа” (по-казахски — “меже”) и “грань” (“кран”) были заимствованы у русских лишь во второй половине XIX в., но даже в начале XX в. многие казахи не знали границ своих кочевий <…> Пределы пастбищ часто определялись правом первозахвата: аул, который поставил вешки (обычно с намотанными на них полосками из красной ткани), имел полное право на эксплуатацию участка вплоть до откочевки с него, после чего его права на эту территорию прекращались, и земля формально становилась ничейной» [7, с. 72]. Поэтому информация о происхождении топонимов Беляши и Джазатор, полученная от казахских информантов, с одной стороны, отражает эволюцию их национальной идентичности, для которой казахские топонимы воплняют функцию исторического мифа.
Таким образом, мы видим, что одно физическое пространство имеет разные проекции в дискурсах национальных идентичностей русских, казахов и алтайцев Кош-Агачского района Республикик Алтай. Границы национальных идентичностей оказываются категорически размыты, так же как некогда были размыты государственные границы в сознании тюркского населения этих территорий в XIX веке, поэтому в XXI веке, когда границы четко определены законодательством России, одни и те же топонимы свободно выполняют функцию репрезентации разных национальных пространств.
Статья подготовлена при финансовой поддержке проекта Российского гуманитарного научного фонда № 15-14-04001 «Проблемы национальной идентичности коренных народов Республики Алтай (на материале топонимии)»
Библиографический список
- Hall S. New cultures for old // A Place in the World. Milton Keynes: Open University Press, 1995.
- Cooper T. Lectures on the Elements of Political Economy. Columbia, S.C.: Printed by D.E. Sweeny, 1826.
- Anderson B. Imagined Communities. London: Verso, 1991
- Saparov A. The Alteration of Place Names and construction of National Identity in Soviet Armenia // Cahiers du Monde russe. 2003. 44/1. P. 179-198.
- Молчанова О.Т. Топонимический словарь Горно-Алтая. Горно-Алтайск: Алт. кн. изд-во. Горн.-Алт. отд-ние, 1979.
- Закон Республики Алтай от 13 января 2005 года N 10-РЗ «Об образовании муниципальных образований, наделении соответствующим статусом и установлении их границ» [Электронный ресурс]. Режим доступа: http://docs.cntd.ru/document/802021155 (дата обращения – 23.12.2015 г.)
- Голунов С.В. Российско-Казахстанская граница: история формирования // Вестник Волгоградского государственного университета. Серия 4: История. Регионоведение. Международные отношения. 2005. № 10. С. 68-87.