Хоть весною

И тепленько,

А зимою

Холодненько,

Но и в стуже

Нам не хуже.

А.С. Шишков

 

1. «Чужой для всех».  «Евгений Онегин».

 

«Марья Александровна.  …И знаю даже, кто тебе все это внушает: все этот скверный Собачкин. <…> Ах, боже мой, какой ужасный человек! я испугалась, когда его узнала. Без правил, без добродетели, какой гнусный, какой гнусный человек! <…> Я не знаю, как не выгонят до сих пор эту чуму.

Лакей (в дверях). Собачкин приехал».

Н.В. Гоголь «Отрывок»

Собачкин в драматическом отрывке – вкрадчивый и вертлявый, наушник, шпион, исполнитель «деликатных» поручений, подозрительная личность. Это пародийный Мефистофель (у того, помнится, была собачка, черный

пудель). Собачкин – даже, отчасти, попытка набросать живой, пародийный, портрет создателя Мефистофеля, самого Гете.

 

«Граф. …Но как вы хорошо играете комедию!..»

И.С. Тургенев «Провинциалка».

«Блинов. А в театр ездишь?

   Жазиков. Езжу, как же. Довольно часто.

Блинов. Слышишь, отвези-ко меня в театр!

Жазиков. С большим удовольствием, Василий Васильевич, с особым удовольствием.

Блинов. Трагедью, того, мне трагедью подавай. Да, знаешь, русскую какую-нибудь, покрутей, знаешь, покрутей.

Жазиков. Извольте, Василий Васильевич, с удовольствием».

И.С. Тургенев «Безденежье».

 

 

Через три дни домой возвратился барон,

Отуманен и бледен лицом;

Через силу и конь, опенен, запылен,

Под тяжелым ступал седоком.

В романтической балладе В.А. Жуковского «Замок Смальгольм или Иванов вечер» (1822, перевод из Вальтера Скотта, «Канун Иванова дня»)  суровый барон, вернувшись из похода англичан против шотландцев, узнает, что его жена влюблена в некоего рыцаря, тайно встречается с ним.  Рыцарь этот, как выясняется, был умерщвлен бароном и значит, к ужасу супругов, является ожившим мертвецом. Барон уходит в монастырь, его жена также становится монахиней. Непроглядная тьма, ледяной страх и  наконец  чувствуется, что автор шутит, пародийно воспроизводя гамлетовские мотивы, играя на сходстве сюжетных ходов (неверность королевы памяти убитого короля, расшатанность государственного устройства, совет  Гамлета Офелии – уйти в монастырь…). Ритмическое построение стиха – как бы, в идейно-художественном направлении «Гамлета».

 

«Но нет, нет! Лгут обольстители мистики, никаких Караибских морей нет на свете, и не плывут в них отчаянные флибустьеры, и не гонится за ними корвет, не стелется над волною пушечный дым. Нет ничего, и ничего и не было! Вон чахлая липа есть, есть чугунная решетка и за ней бульвар…  И плавится лед в вазочке, и видны за соседним столиком налитые кровью чьи-то бычьи глаза, и страшно, страшно… О боги, боги мои, яду мне, яду!..»

М.А. Булгаков «Мастер и Маргарита».

…Жестокий прокуратор Иудеи Понтий Пилат вот уже много веков сидит на каменной площадке в выступе скал, один с любимой собакой. У ног его – черепки разбитого кувшина и пролитое красное вино.

Воланд говорит Мастеру о его романе (но, как будто, и о пушкинском «Евгении Онегине»):

«Ваш роман прочитали… и сказали только одно, что он, к сожалению, не окончен».

 

Не мысля гордый свет забавить,

Вниманье дружбы возлюбя,

Хотел бы я тебе представить

Залог достойнее тебя…

Пишет Пушкин в Посвящении «Евгения Онегина». Роман в стихах, как известно, был посвящен Плетневу.

Интересна перекличка с шуточным заключением «Светланы» В.А. Жуковского:

Взором счастливый твоим

Не хочу и славы;

Слава – нас учили дым,

Свет – судья лукавый.

Разговор Онегина с Ленским после посещения Лариных:

«…Скажи: которая Татьяна?»

- Да та, которая грустна

И молчалива, как Светлана,

Вошла и села у окна…

Влияние «Светланы» явственно в «Евгении Онегине».

О Светлане у Жуковского: «В ней душа как ясный день».

В Посвящении «Евгения Онегина» говорится о «поэзии живой и ясной», поэзии того, кому посвящен пушкинский роман в стихах.

Стремление к ясности сознания.

Пятую главу «Евгения Онегина», где описывается страшный сон Татьяны о медведе, предваряет эпиграф из «Светланы».

Действительность и игра воображения, «книжные» страсти.

Татьяна, милая Татьяна!

С тобой теперь я слезы лью;

Ты в руки модного тирана

Уж отдала судьбу свою.

Погибнешь, милая…

Это книжный вариант судьбы Татьяны. Онегин – как книжный Мефистофель-совратитель.

Вот Татьяна собирается гадать по-старинному:

Но стало страшно вдруг Татьяне…

И я – при мысли о Светлане

Мне стало страшно – так и быть…

С Татьяной нам не ворожить.

Автор внезапно напоминает о том, что мы читаем книгу. Это условность, что вы испугались?

Контрасты между мнимым и реальным составляют характер поэта-мечтателя Ленского. Ленский – во многом, «книжный», не совсем оживший, книжный герой, живущий на страницах стихотворного повествования. Потому гибель его – отчасти, условность.

О, не знай сих страшных снов

Ты, моя Светлана!

Именно образ Ленского ближе всего соотносится с образом Светланы (легковерность, сентиментальность, правдивость – как черты характера).

Здесь упомянем еще сходно разработанную тему сна и реальности в «Горе от ума». Софья видит недобрый сон, но, возможно, она просто фантазирует, выдумывая вещее сновидение о Молчалине. Действительность разбивает ее поэтические мечты.

В неосторожном разговоре с влюбленным Ленским, злой Онегин сравнивает круглое румяное лицо Ольги с глупой красной луной.

У Жуковского:

Тускло светится луна

В сумраке тумана –

Молчалива и грустна

Милая Светлана.

Ленский и Ольга – оба взяты больше из литературы, не из жизни. И любовь их литературна.

Вьются светлые волосы, сияют голубые глаза, веселая, скромная, простодушная. Такую барышню легко найти в книгах о любви.

Важно, что в Посвящении «Евгения Онегина» роман в стихах заявлен, как сочетание:

Ума холодных наблюдений

И сердца горестных замет.

Стремление к сбалансированности миропонимания: сочетание разума и чувства.

Татьяна с отрочества зачитывалась романами. Пришла пора, она влюбилась в Онегина, книжные герои:

Все для мечтательницы нежной

В единый образ облеклись.

Онегин – самый значительный, самый прекрасный, соединяющий в себе черты книжных персонажей. А кто знает, какой он на самом деле? Познание сердцем.

Чтение Татьяны:

Татьяна в тишине лесов

Одна с опасной книгой бродит,

Она в ней ищет и находит

Свой тайный жар, свои мечты,

Плоды сердечной полноты,

Вздыхает и, себе присвоя

Чужой восторг, чужую грусть,

В забвенье шепчет наизусть

Письмо для милого героя…

Душевная пустота Онегина и полнота сердца Татьяны. Чтение Онегина. Познание умом.

И снова, преданный безделью,

Томясь душевной пустотой,

Уселся он – с похвальной целью

Себе присвоить ум чужой;

Отрядом книг уставил полку,

Читал, читал, а все без толку:

Там скука, там обман иль бред;

В том совести, в том смысла нет…

<…>

И полку, с пыльной их семьей,

Задернул траурной тафтой.

 

В начале восьмой главы Пушкин вспоминает, как Муза, впервые явившись к нему, юному поэту,

Воспела детские веселья,

И славу нашей старины

И сердца трепетные сны.

 

И свет ее с улыбкой встретил;

Успех нас первый окрылил,

Старик Державин нас заметил

И, в гроб сходя, благословил.

Строфы «Евгения Онегина» пронизаны юмором, содержат элементы иронии и гротеска.

Но я плоды моих мечтаний

И гармонических затей

Читаю только старой няне,

Подруге юности моей,

Да после скучного обеда

Ко мне забредшего соседа,

Поймав нежданно за полу,

Душу трагедией в углу…

Или:

Быть может (лестная надежда!)

Укажет будущий невежда

На мой прославленный портрет

И молвит: то-то был поэт!..

<…>

О ты, чья память сохранит

Мои летучие творенья,

Чья благосклонная рука

Потреплет лавры старика!

Хрестоматийно утверждение, что Евгений Онегин – «лишний человек». По отношению к обществу можно быть еще «маленьким человеком». Таков Евгений из «Медного всадника».

Мы будем нашего героя

Звать этим именем. Оно

Звучит приятно; с ним давно

Мое перо к тому же дружно.

Прозванья нам его не нужно.

Хотя в минувши времена

Оно, быть может, и блистало

И под пером Карамзина

В родных преданьях прозвучало…

Отметим, с какой преданной любовью и гордостью Пушкин упоминает имя Карамзина, Державина.

Мир высоких свершений, и жизнь частного лица.

«Не надо называть, узнаешь по портрету», – повествует персонаж «Горя от ума» – Репетилов – о своем товарище.

Когда ж об честности высокой говорит,

Каким-то демоном внушаем:

Глаза в крови, лицо горит,

Сам плачет, и мы все рыдаем.

Автор «Горя от ума» иронически обрисовал реальное лицо – графа Федора Ивановича Толстого, известного бретера и картежника, доброго приятеля Пушкина и других писателей.

 

…Вдруг увидя

Младой двурогий лик луны

На небе с левой стороны,

Она дрожала и бледнела.

Когда ж падучая звезда

По небу темному летела

И рассыпалася, – тогда…

Строфы «Евгения Онегина» – как кинофразы, соединенные монтажными переходами.

В «Синей птице» Метерлинка Ночь замыкает Призраки в разных комнатах, закрывает двери на ключ.

Границы видений и ощущений Татьяны.

Первая глава. «Кинематограф».

…Онегин едет на бульвар

И там гуляет на просторе,

Пока недремлющий брегет

Не прозвонит ему обед.

 

Уж темно: в санки он садится.

«Поди, поди!» – раздался крик;

Морозной пылью серебрится

Его бобровый воротник.

Благодаря оригинальному построению, «Евгений Онегин» легко поддается «перемонтировке».

Так, к началу седьмой главы, где описывается отъезд из города на лето в деревню; или в четвертую главу, к описанию того, как Онегин поселился в деревне:

Забыв и город, и друзей,

И скуку праздничных затей…

Можно, осуществив «перемонтаж», присоединить знаменитые, меланхолически звучащие в прежнем контексте, строки из последней строфы:

Блажен, кто праздник жизни рано

Оставил, не допив до дна

Бокала полного вина,

Кто не дочел ее романа…

Последняя строфа – горькие строки о невозвратных потерях. Будто сам собой распался ближний круг читавших и судивших начало повествования.

Без них Онегин дорисован.

А та, с которой образован

Татьяны милый идеал…

О много, много рок отъял!

«Евгений Онегин» -  «собранье пестрых глав». Так сказано в Посвящении.

Конечно, вы не раз видали

Уездной барышни альбом.

В «Евгении Онегине» Пушкин описывает альбом уездной барышни, может быть, шутливо намекая на сходство со своим пестрым повествованием.

Стихотворные строфы в альбом:

В знак дружбы верной внесены,

Уменьшены, продолжены.

И запись на последнем листке:

«Кто любит более тебя,

Пусть пишет далее меня».

 

В известнейшей легенде о Крысолове (народная поэзия, Германия, Средневековье) любопытные дети гурьбой бегут за Крысоловом в пестром плаще и навсегда пропадают из города. Он погубит их вместо крыс и мышей. Этот Крысолов – воплощение абсолютного зла. Что это за процессия, кто бредет впереди:

«На черной дудочке свистя?..

Господь, спаси мое дитя!»

 

И утро в полночь обратя,

Спокойно спит в тени блаженной

Забав и роскоши дитя.

Онегин – дитя большого света.

Подобный ветреной Венере,

Когда, надев мужской наряд,

Богиня едет в маскарад.

Он забавен в своем резонерстве.

…Потом на сцену

В большом рассеянье взглянул,

Отворотился – и зевнул,

И молвил: «Всех пора на смену…».

Он не управляет своей жизнью, это иллюзия.

Каков же он?

Мог показаться томным, или гордым, мрачным, презрительным, оскорбительно равнодушным и, вдруг, предупредительным.

В светском вихре встреч и разлук, любовных интригах, душа Онегина кажется парадоксальным сочетанием безверия и веры, правдивости и лицемерия. Цельность, пламенность и разочарованность, при безусловных актерских задатках.

Чудак печальный и опасный,

Созданье ада иль небес,

Сей ангел, сей надменный бес…

Сам автор теряется, как оценить героя: «подражанье», «ничтожный призрак»?

Чужих причуд истолкованье,

Слов модных полный лексикон?..

Уж не пародия ли он?

И в то же время Онегину свойственно «души прямое благородство».

Онегин, как Чацкий – «чудак», «опаснейший чудак».

«…И где ж беглец людей и света,

Красавиц модных модный враг,

Где этот пасмурный чудак,

Убийца юного поэта?»

Письмо Онегина к Татьяне зеркально отражает чувства Татьяны в ее письме и составляет функцию композиционного равновесия в стихотворном романе. Оно лишено эмоциональной новизны, поражающей в письме Татьяны. Но характер Онегина проявляется, виден смелый, волевой человек с умом и честью.

«Что это вы все вьетесь вокруг, точно хотите загнать меня в какие-то сети?» – в отчаянии говорит Гамлет придворным. Онегин легкомысленно полагает себя способным расставить сети.

Когда ж хотелось уничтожить

Ему соперников своих,

Как он язвительно злословил!

Какие сети им готовил!

Но он сам давно бьется в расставленных сетях. Праздность и пустословие губят Онегина.

Вопрос независимости.

Онегин, «глубокий эконом», по правде говоря, ничего не смыслит в делах.

Пример для Онегина: его отец служил «отлично-благородно» и жил долгами, хотя и на широкую ногу.

Оставшись нищим после смерти отца, Онегин надеется на случай и, правда – дядя завещает ему имение.

Онегин непростительно зависим (как дитя) в деловом отношении.

Его оппозиция обществу не опасна. В случае опасного резонерства с его стороны («Какая-то в державе датской гниль») Онегину живо напомнили бы о финансовых расчетах.

Тема притворства и правдивости в романе. Судьба героев определяется и жизнь их движется – в зависимости от степени притворства. Татьяна становится великосветской дамой, теперь она богата и знатна.

Тема социальной адаптации (также одна из основных в «Евгении Онегине»).

Татьяна, вчера еще деревенская барышня, сегодня – княгиня.

В первых главах, Онегин, покинув Петербург, селится в деревне, адаптируется к сельскому стилю. Деревенскую жизнь он освоил, как будто прочел книгу, и книжка ему надоела.

Ленский пожил в Германии, приехал в деревню, полный поэтических грез, помещики прочат дочерей «за полурусского соседа».

Ларина – мать Татьяны и Ольги. Московскую модницу-барышню выдали замуж, муж увез ее в деревню. Начинает хозяйствовать.

Ольга после смерти Ленского вышла замуж за улана. Походная, кочевая жизнь.

 

Обжитой дом, дом покинутый. Тема дома в «Евгении Онегине».

Татьяна уезжает в Москву.

На кляче тощей и косматой

Сидит форейтор бородатый,

Сбежалась челядь у ворот

Прощаться с барами. И вот

Уселись, и возок почтенный,

Скользя, ползет за ворота.

«Простите, мирные места!

Прости, приют уединенный!

Увижу ль вас?..» И слез ручей

У Тани льется из очей.

Татьяна оставляет прежнее и в Москве обретет новый дом. Это видно уже по тому, как Ларины подъезжают к Москве. Москва – родной город.

Дом – крепость, монастырь. Оборотная сторона (искушение праздностью) – тюремный замок.

О деревенском доме Онегина:

Почтенный замок был построен,

Как замки строиться должны:

Отменно прочен и спокоен

Во вкусе умной старины.

Онегин – в уединении в деревенском доме. Татьяна – в уединении в деревенском доме. Выход в мир. Противостояние миру.

В Петербурге Татьяна говорит Онегину, вспоминая прежнее житье:

Мой модный дом и вечера,

Что в них? Сейчас отдать я рада

Всю эту ветошь маскарада,

Весь этот блеск, и шум, и чад

За полку книг, за дикий сад,

За наше бедное жилище…

 

Татьяна в разговоре с Онегиным поминает:

…Смиренное кладбище,

Где нынче крест и тень ветвей

Над бедной нянею моей…

Подобно сравнению образов Онегина и Печорина, хрестоматийно соотнесение образов няни Татьяны Лариной и няни самого Пушкина, о которой он неоднократно с преданной любовью упоминает в своих произведениях.

Убит юный поэт Ленский, состарившись, умерла няня Татьяны. Описаны две могилы.

Похоронены поэтические грезы и предания старины. Что-то будет дальше?

О могильном памятнике Ленскому. Незнакомая молодая горожанка ( лето – в деревне) проезжает мимо верхом.

И, флер от шляпы отвернув,

Глазами беглыми читает

Простую надпись – и слеза

Туманит нежные глаза.

 

Тоской и рифмами томим,

Бродя над озером моим,

Пугаю стадо диких уток:

Вняв пенью сладкозвучных строф,

Они слетают с берегов.

Эмоционально-художественное соотнесение «Евгения Онегина» и «Записок охотника» И.С. Тургенева. Чуткое понимание природы, лирические пейзажи и зарисовки. Обратим внимание на соответствия открытых финалов: ранняя весна, Татьяна плачет над письмом, неожиданно читатель расстается с Онегиным и Татьяной; в «Записках охотника» – весна, пора, когда легко расставаться, расставание с читателем.

В рассказе «Мой сосед Радилов» варьируется образная система «Евгения Онегина».

Онегин говорит о Лариной, матери Татьяны и Ольги:

А кстати: Ларина проста,

Но очень милая старушка…

Образные соответствия: Радилов – Онегин, мать Радилова – старушка Ларина.

«Перед моим отъездом из деревни я посетил старушку Радилову…

- Имеете вы известие от вашего сына? – спросил я ее наконец.

Старушка заплакала. Я уже более не расспрашивал ее о Радилове».

Ритмика речи напоминает о пушкинской прозе. Радилов (странный, страстный, сумрачный чудак) неожиданно бросает все и уезжает с влюбленной в него сестрой умершей жены.

Быть счастливым с чистой душой и спокойной совестью. Своя нравственная и социальная позиция. Не «лишний человек», а личность – в обществе. Онегин пишет о себе в письме к Татьяне: «Чужой для всех, ничем не связан».

Блажен, кто смолоду был молод,

Блажен, кто вовремя созрел,

Кто постепенно жизни холод

С летами вытерпеть умел;

Кто странным снам не предавался,

Кто черни светской не чуждался…

<…>

О ком твердили целый век

N.N. прекрасный человек.

 

Но грустно думать, что напрасно

Была нам молодость дана,

Что изменяли ей всечасно,

Что обманула нас она…

Строки о молодости, как о напрасном даре вспоминает промотавшийся дворянчик Жазиков в драматическом наброске Тургенева «Безденежье».

Как представляется, эти строки вдохновили Тургенева на сочинение комедии «Провинциалка», это незримый эпиграф к комедии.

Спустя много лет встретились в провинции бойкая замужняя дама, бывшая бедная мечтательная барышня, и – блестящий граф, постаревший волокита. Провинциалка очаровательна, затевается любовное объяснение.

Пародийное воспроизведение мотивов финала «Евгения Онегина» оборачивается самоиронией Тургенева: невозможно забраться на пушкинский уровень образной изобразительности. Смешение образных черт. Дерзкая дама – это, как бы, Онегин; растаявший от нахлынувших воспоминаний граф – Татьяна.

В «Мертвых душах» девчонка Пелагея, забравшись на козлы брички Чичикова, указывает дорогу. «Эх ты, черноногая!» – говорит кучер Селифан.

Пелагея – не то чтобы гротесковое варьирование образа пушкинской Татьяны, скорее: признание в бессилии полноценно воспроизвести пушкинский образ.

Указание Пушкиным пути русской словесности.

 

В названии и построении образной системы комедии «Горе от ума» содержится критика идейно-художественной структуры «Фауста» Гете, как будто, с точки зрения московского обывателя, с элементами иронического отстранения.

Фауст – наивен и простодушен, тогда зачем он зарится на Маргариту, которая годится ему в дочери? Фаусту не о чем хлопотать, он не делает хозяйственных распоряжений, не заботится о своем солидном положении в обществе, забывает о круге родных и знакомых, вообще не привязан к реальности.

А Маргарита, так легко соблазненная, совсем дурочка, что ли?

На таком фоне нетрудно выделиться хитроумием, и Мефистофель всех водит за нос и оставляет в дураках.

Фамусов поддерживает свою общественную репутацию, одновременно стараясь остаться в ладах с совестью. Дочь Софья – предмет его постоянных родительских волнений, он хочет удачно выдать ее замуж.

Софья – честолюбива и сентиментальна, очень себе на уме и практична. Только с виду, она – слабый, нежный цветок.

Чацкий – волевой, талантливый, искусный оратор, все же, производит на Софью и ее отца впечатление человека почти никчемного, потому что не служит, не стремится к общественной карьере. Чацкому не удается поколебать устои московского семейства.

 

Его убийца хладнокровно

Навел удар… спасенья нет:

Пустое сердце бьется ровно,

В руке не дрогнул пистолет.

Лермонтов «Смерть поэта»

«Молчалин

Не повредила бы нам откровенность эта.

София

Неужто на дуэль вас вызвать захотят?

Молчалин

Ах! Злые языки страшнее пистолета».

Грибоедов «Горе от ума»

 

 

Не вы ль сперва так злобно гнали

Его свободный, смелый дар

И для потехи раздували

Чуть затаившийся пожар?

Что ж? веселитесь… – он мучений

Последних вынести не мог…

Известные строфы, обличающие общественные процессы с христианской, общегуманистической позиции. Интересно, что картина противостояния «поэт – общество» подобна представленной в «Горе от ума»: Чацкий – круг светских обывателей.

Отравлены его последние мгновенья

Коварным шепотом насмешливых невежд,

И умер он – с напрасной жаждой мщенья,

С досадой тайною обманутых надежд…

И далее:

Есть грозный суд: он ждет;

Он не доступен звону злата,

И мысли и дела он знает наперед.

Тогда напрасно вы прибегнете к злословью:

Оно вам не поможет вновь,

И вы не смоете всей вашей черной кровью

Поэта праведную кровь!

 

 

Медный всадник – символ сильной государственной власти, символ могущества державы. Памятник Петру I в Петербурге, городе, им построенном. Царь мечтал: «Все флаги будут в гости к нам».

Кто может поднять руку на Медного всадника, кто объявит себя его врагом? Только жалкий безумец.

Из «Медного всадника»:

«Добро, строитель чудотворный! –

Шепнул он, злобно задрожав, -

Ужо тебе!..» И вдруг стремглав

Бежать пустился…

<…>

И, озарен луною бледной,

Простерши руку в вышине,

За ним несется Всадник Медный

На звонко скачущем коне…

 

 

«В глухой тюрьме тихонько б задавили» – говорит о своей предполагаемой судьбе, в случае неосторожности, боярин Шуйский в «Борисе Годунове».

В глухой тюрьме тихонько б задавили.

Не хвастаюсь, а в случае, конечно,

Никая казнь меня не устрашит,

Я сам не трус, но также не глупец

И в петлю лезть не соглашуся даром.

Первобытность страстей в «Борисе Годунове».

Темное обывательское озлобление, темные страсти, обуревающие современное Пушкину общество. Современная Пушкину общественная атмосфера угадывается в «Борисе Годунове».

«Евгений Онегин». Гости у Лариных. Вроде бы хорошие знакомые, все свои. Но что-то чувствуется не то, фальшивое и злое. На именинах Татьяны среди гостей (очевидно, пародийная отсылка к образу Фамусова):

И отставной советник Флянов

Тяжелый сплетник, старый плут,

Обжора, взяточник и шут.

 

Чацкий и Онегин. Соотношение образов.

После смерти Ленского Онегиным овладела «охота к перемене мест». Он «начал странствия без цели».

И путешествия ему,

Как все на свете, надоели;

Он возвратился и попал,

Как Чацкий, с корабля на бал.

Чацкий видит Софью иной, повзрослевшей. Онегин видит Татьяну уже княгиней, видит ее новыми глазами.

Сон Светланы в балладе Жуковского. Светает, чары рассеиваются.

Фамусов, по поводу сна Софьи, ласкательно называя дочь (уменьшительное имя, как бы, производное от слова «спать»):

Ну, Сонюшка, тебе покой я дам:

Бывают странны сны, а наяву страннее…

И потом:

Где чудеса, там мало складу…

Автор «Светланы» шутливо утверждает, что в его балладе:

…Большие чудеса

Очень мало складу.

И еще:

Здесь несчастье – лживый сон;

Счастье – пробужденье.

О соответствиях в образных системах «Евгения Онегина» и «Горя от ума».

Семейство Лариных. Онегин – является извне. Ленский – свой, домашний человек, избранник Ольги.

Семейство Фамусова. Чацкий – извне. Молчалин – свой, домашний, избранник Софьи.

Если вообразить одну героиню, соединяющую в себе черты Татьяны и Ольги (сочетание легкомысленного притворства, воли и правдивости), такая героиня будет похожа на Софью из «Горя от ума».

Онегин был, по мненью многих

(Судей решительных и строгих),

Ученый малый, но педант.

Определение «судей» из общества, очевидно, смягченная шуткой, отсылка к «Горю от ума»:

Чацкий

А судьи кто? – За древностию лет

К свободной жизни их вражда непримирима…

Затевается дуэль Онегина с Ленским. Онегин, вызванный Ленским, недоволен собой: ему надо было бы сделать шаг к примирению. Но он опасается презрения знакомых в случае отказа от дуэли.

Но шепот, хохотня глупцов…

И вот общественное мненье!

Так он становится убийцей своего друга.

Последняя строка – цитата из «Горя от ума». Чацкий говорит: «И вот общественное мненье».

Образ Зарецкого в «Евгении Онегине»:

Умел он весело поспорить,

Остро и тупо отвечать,

Порой расчетливо смолчать,

Порой расчетливо повздорить,

Друзей поссорить молодых

И на барьер поставить их….

Зарецкий и принес вызов Ленского  Онегину, а потом был секундантом Ленского.

Зарецкий – интерпретация образа Загорецкого из «Горя от ума». Зарецкий – деревенский житель, Загорецкий – горожанин. И того и другого персонажа можно коротко определить, как услужливого мерзавца.

В «Горе от ума» явлен зловещий и жалкий фантом, появление которого, как и появление Загорецкого, предвосхищает надвигающуюся общественную катастрофу. Это – говорливо-самодовольный «французик из Бордо». В «Евгении Онегине» параллельный персонаж – мосье Трике, поэт-плагиатор, поднесший Татьяне куплет в день именин.

Если Загорецкий – еще человек, какая-никакая личность, то «французик из Бордо» – призрак человека, вроде «девки-арапки» у одной старухи-гостьи. Старуха-барыня с удовольствием говорит, как зла «арапка», вылитый черт.

Репетилов из «Горя от ума» – бездельник и враль. Варьируется характер Загорецкого. Чацкому надо бы бунтовать, но оказывается, что делами бунта ведает Репетилов, он – участник «тайного общества». Похоже, что такое «тайное общество» – только провокация. Пойти в шуты?

И Онегину хочется бунтовать. А тут Зарецкий приносит вызов на дуэль от Ленского. Вот и нашелся выход бунтарству.

Убийство Ленского Онегиным как результат провокации?

…Ныне злобно,

Врагам наследственным подобно,

Как в страшном, непонятном сне,

Они друг другу в тишине

Готовят гибель хладнокровно…

 

Демон-чудак в театре. Глядит на женщин и кавалеров, избирая жертву интриги. Но они так добродетельны!

Все хлопает. Онегин входит,

Идет меж кресел по ногам,

Двойной лорнет скосясь наводит

На ложи незнакомых дам;

Все ярусы окинул взором,

Все видел: лицами, убором

Ужасно недоволен он…

Маска демона-распорядителя, держателя марионеток. Ее надевает Онегин:

Театра злой законодатель,

Непостоянный обожатель

Очаровательных актрис…

И автор. Старый демон в театре:

Иль взор унылый не найдет

Знакомых лиц на сцене скучной,

И, устремив на чуждый свет

Разочарованный лорнет,

Веселья зритель равнодушный,

Безмолвно буду я зевать

И о былом воспоминать?

Подряд следуют эпизоды: Онегин в театре, Онегин на балу.

Новый балет на сцене. Это – как заглянуть в освещенное окно богатого дома и увидеть сцену роскошного бала: изящных, недоступных женщин, блестящих кавалеров, услышать долетающий гром музыки («По цельным окнам тени ходят»). Но вот,  все исчезло, вы – на темной улице, вы – вне узкого круга большого света.

Да, но вы – молоды, даровиты и хороши собой, поэтому скоро волшебные двери большого света отворились перед вами. Вы – счастливы.

Онегин на балу:

Вот наш герой подъехал к сеням,

Швейцара мимо он стрелой

Взлетел по мраморным ступеням,

Расправил волоса рукой,

Вошел…

Сказка о Золушке. Автор – маска принца, мечтающего о маленьких ножках Золушки.

 

Онегин и Татьяна.

«А счастье было так возможно,

Так близко!..»

Но оно ускользнуло (как Синяя птица, сказал бы современный читатель). Когда Онегин первый раз явился к Лариным, соседи начали весело сплетничать:

Шутить, судить не без греха,

Татьяне прочить жениха:

Иные даже утверждали,

Что свадьба слажена совсем,

Но остановлена затем,

Что модных колец не достали.

Татьяна вышла за генерала.

Обывательская толкотня Москвы и холодная чванливость Петербурга. И всюду сплетни, боязнь опорочить репутацию. Татьяна не совсем счастлива,  чувствует себя скованной и с тоской вспоминает деревню  как потерянную свободу, волю.

И как ей вырваться на волю?

Впоследствии эти темы «Евгения Онегина» развил Л.Н. Толстой в «Анне Карениной».

Онегин хочет увидеть прежнюю Татьяну.

В отношениях с Татьяной Онегиным движет сознание своей духовной высоты и чистоты. Если раньше, чтобы подтвердить это, нужно было отказаться от нее, то спустя годы нужно стать рабом княгини.

 

Не дай мне бог сойтись на бале

Иль при разъезде на крыльце

С семинаристом в желтой шале

Иль с академиком в чепце.

Едкая сатира как будто направлена на ученость светских дам, превращающую их в нелепые подобия деятелей науки. Но в большей степени, Пушкин (в гетевском красочно-ироническом стиле) выступает против чопорной глупости иных «ученых»; против сословных ограничений на пути к образованию; заявляет о скуке и вялой сентиментальности «ученых» бесед.

 

«Скажи мне, князь, не знаешь ты,

Кто там в малиновом берете

С послом испанским говорит?»

Князь на Онегина глядит.

- Ага! давно ж ты не был в свете.

Постой, тебя представлю я. –

«Да кто ж она?» – Жена моя…»

У Татьяны – сильный характер.

Это звучит парадоксом, но генерал был избран ею супругом, вероятно, потому, что, сделав карьеру на военной службе, умел беспрекословно, не рассуждая, подчиняться.

Ее письмо Онегину – волевое решение судьбы, ее борьба за счастье. Она написала письмо, и пришло утро.

Письмо построено на эмоциональных контрастах.

Говорить или молчать? Говорить. Нашла бы другого, и была бы судьба обычная. Нет, «никому на свете», нет, иная, прекрасная судьба. Все это сон. Нет, явь, вот и письмо в руках.

Пустые страхи, туман, бредни и – верная надежда.

Я жду тебя: единым взором

Надежды сердца оживи…

Его ясный, чистый взгляд, глаза – как озера (Онегин).

Твой чудный взгляд меня томил…

Пламенность и рассудочный отчет относительно игры воображения.

Понятие времени в судьбе. Единый огненный миг и годы, врачующие душевные раны.

Волевая концентрация на одной цели:

Все думать, думать об одном

И день и ночь до новой встречи.

Почти диктат: как он должен вести себя – он должен быть ангелом-хранителем. Ею продиктован и почти театральный антураж: она – неопытная девица, трогательная и пылкая, он – высокомерный щеголь и чудак. Какова-то будет развязка?

Объяснение Онегина и Татьяны в саду.

Блистая взорами, Евгений

Стоит подобно грозной тени,

И, как огнем обожжена,

Остановилася она.

Строки звучат веселой пародией: Гамлет и тень его отца. Одновременно – пародия на «Иванов вечер» Жуковского: баронесса и ее возлюбленный – живой мертвец.

И наконец, как будто, столкнулись Пушкин и автор «Гамлета» – судья, духовный ориентир поэта.

Хотелось бы отметить особенность пушкинского пародирования: так он приближается к первоисточнику, раскрывая его потаенные художественные глубины.

Шуточный, в стиле Жуковского, финал главы:

Но следствия нежданной встречи

Сегодня, милые друзья,

Пересказать не в силах я;

Мне должно после долгой речи

И погулять и отдохнуть:

Докончу после как-нибудь.

Татьяна – будто Гамлет, нервно потрясенный, он ищет свою звезду, свет клином сошелся на Офелии. Вся вера в чистоту мира сосредоточилась на Онегине. Она нежно смотрит в его ясные глаза.

Онегин неприступен, как Офелия. Сознание своей гордой добродетели. Нет, ты люби меня…

Татьяна:

Дика, печальна, молчалива,

Как лань лесная боязлива…

Ребенком казалась чужой в своей родной семье. Чужая.

…От небес одарена

Воображением мятежным,

Умом и волею живой,

И своенравной головой,

И сердцем пламенным и нежным…

В образе лермонтовского Демона явно угадываются черты Татьяны.

Уместно вспомнить иллюстрации Врубеля к «Демону». И здесь проступает облик Татьяны.

В «Алых парусах» (поздний романтизм А. Грина) черты Татьяны можно найти и в мечтательной Ассоль и в решительном капитане Грее.

Демон, Тамара, Бэла в «Герое нашего времени», Мцыри (Татьяна покидает «приют уединенный», Мцыри – беглец из монастыря) созданы не без влияния образа Татьяны.

Сцена борьбы Мцыри с барсом, как-то, соотносится со сном Татьяны о медведе в «Евгении Онегине». Мцыри и злой барс – почти комико-пародийный эпизод. Вспомним здесь начало «Золотой лихорадки» Чаплина: маленького бродягу среди заснеженных гор преследует огромный медведь.

 

 

И вот уже трещат морозы

И серебрятся средь полей…

(Читатель ждет уж рифмы розы;

На, вот возьми ее скорей!)

И далее: речка, одетая льдом, гладким и чистым, как модный паркет, мальчишки проносятся на коньках. Тяжелый гусь на красных лапках осторожно ступает на лед и падает. Весело.

Вот бегает дворовый мальчик,

В салазки жучку посадив,

Себя в коня преобразив;

Шалун уж заморозил пальчик:

Ему и больно и смешно,

А мать грозит ему в окно…

Татьяна любит русскую зиму.

Вот север, тучи нагоняя,

Дохнул, завыл – и вот сама

Идет волшебница зима.

И сама Татьяна – как олицетворение сил природы.

У! как теперь окружена

Крещенским холодом она.

Зимой в Петербурге возвратившийся Онегин видит недоступную княгиню Татьяну. Потом – весна, солнце, снег тает. И Татьяна растаяла. Сидит над письмом и плачет.

Автор-рассказчик несколько раз упоминает об идиллии, задуманной им: условленные встречи детей, мальчика и девочки; дружественная, пышная природа; приветливость домашнего уклада…

Идиллическая любовь Ленского и Ольги разбивается с вмешательством Онегина.

Татьяне тревожно.

На стекла хладные дыша,

Задумавшись, моя душа,

Прелестным пальчиком писала

На отуманенном стекле

Заветный вензель О да Е.

Идиллия, сказка…

 

«… Родители часто позволяли мальчику с девочкой ходить к  друг другу в гости и сидеть на скамеечке под розами. Как весело им было играть здесь!

Зимой это удовольствие прекращалось. Окна часто замерзали, но дети нагревали на печке медные монеты и прикладывали их к обмерзшим стеклам; лед быстро оттаивал, появлялось чудесное окошечко – такое круглое-круглое, – и в нем показывался веселый, ласковый глазок: это переглядывались мальчик и девочка, Кай и Герда».

Андерсен «Снежная королева»

Кай катался на санках, когда явилась Снежная королева и увезла его с собой. Он сидит во дворце, складывая из обломков льда слово «вечность». За это Снежная королева подарит ему весь мир и новые коньки.

« – Все еще мерзнешь? – спросила она и поцеловала его в лоб.

Ух! Поцелуй ее был холоднее льда… <…>

- Больше не буду тебя целовать, – сказала Снежная королева. – А не то зацелую до смерти».

Андерсен «Снежная королева»

 

Гонимы вешними лучами,

С окрестных гор уже снега

Сбежали мутными ручьями

На потопленные луга.

Улыбкой ясною природа

Сквозь сон встречает утро года;

Синея блещут небеса.

Любимые с детства картины природы, нарисованные Пушкиным в «Евгении Онегине».

Уж небо осенью дышало,

Уж реже солнышко блистало,

Короче становился день,

Лесов таинственная сень

С печальным шумом обнажалась,

Ложился на поля туман,

Гусей крикливый караван

Тянулся к югу: приближалась

Довольно скучная пора;

Стоял ноябрь уж у двора.

Русская словесность прошла путь от раннего романтизма Пушкина и Лермонтова («Демон», «Маскарад») к поэтизации повседневности в «Евгении Онегине», тургеневских «Записках охотника», поэзии Тютчева.

От романтического богоборчества – к страху перед соблазнами бесовщины, – под спасительный покров христианства. Пушкинское стихотворение «Бесы» («Мчатся тучи, вьются тучи…»).

Грозовое романтическое небо. Нежное, акварельное, голубое, мирное небо.

Романтическое буйство. Нагромождение чувств.

Боязнь агрессии, жестокости, насилия.         Мирный труд, тихие забавы.

Поэтизация повседневности. Укрощение стихии. Увещевание природных сил (Тютчевское «Люблю грозу в начале мая…»).

Тютчев:

Чему бы жизнь нас не учила,

Но сердце верит в чудеса:

Есть нескудеющая сила,

Есть и нетленная краса.

 

И увядание земное

Цветов не тронет неземных,

И от полуденного зноя

Роса не высохнет на них.

 

 

 

И вздох он пеплу посвятил;

И долго сердцу грустно было.

«Poor Yorick» – молвил он уныло, -

Он на руках меня держал.

Явственное, но и поверхностное,  реминисцирование из «Гамлета». Гамлет, возвратясь в Данию, забрел на кладбище, держит в руках череп Йорика, королевского шута: «Бедный Йорик».

Ленский, возвратясь из Германии в родные места, посетил могилу помещика Дмитрия Ларина.

С чудесной ясностью «гамлетовское» – бунт и любовь к Офелии – проявляется в следующих строках «Евгения Онегина»:

Я помню море пред грозою:

Как я завидовал волнам,

Бегущим бурной чередою

С любовью лечь к ее ногам!

Как я желал тогда с волнами

Коснуться милых ног устами!

Фильм Козинцева «Гамлет» начинается с картины моря: перекатываются волны.

О влюбленной Татьяне:

И меркнет милой Тани младость:

Так одевает бури тень

Едва рождающийся день.

Именины Татьяны – праздник, окончившийся трагедией. Онегин заводит интригу с Ольгой. У Ленского на уме – дуэль. Ленский погибнет от руки Онегина.

Онегин уезжает из мест:

Где окровавленная тень

Ему являлась каждый день.

В соотнесенности пространства праздника и пространства трагедии ощущается идейно-художественное наследие «Гамлета».

Свадьба матери Гамлета – королевы – с убийцей-дядей – вскоре после смерти благородного короля-отца (тень отца открывает Гамлету тайну убийства).

«Горацио

Я приехал

На похороны вашего отца.

Гамлет

Мой друг, не смейтесь надо мной. Хотите

«На свадьбу вашей матери» – сказать?

Горацио

Да, правда, это следовало быстро».

 

 

«Иван Петрович. Подай сюда собачку.

Лакей приносит собачку.

Зюзюшка! Зюзюшка! а Зюзюшка! Вот я тебе бумажку привяжу. (Нацепляет ей на хвост бумажку.)»

Н.В. Гоголь «Утро делового человека»

В отрывке с ироническим отстранением развивается фаустовская тема. Фауст наивно думает, что Мефистофель – его лакей, тогда как, на самом деле, он – Фауст, давно превратился в собачку Мефистофеля, забавляющую хозяина.

Зло торжествующе вступает в мир.

В начале седьмой главы «Евгения Онегина», когда описывается приход весны, «поры любви»,  явлены фаустовские мотивы. За городом – прекрасно.

В поля, друзья! скорей, скорей

В каретах, тяжко нагруженных,

На долгих иль на почтовых

Тянитесь из застав градских.

…Рассказчик пытается вспомнить «иную, старую весну». Почему он не оживает с весной? Или ему уже не к чему стремиться, и весеннее ликование ложится камнем:

На душу мертвую давно,

И все ей кажется темно?

Одна из первых картин гетевского «Фауста» – загородное гулянье весной.

Взгляни, обернись: из-под арки старинной

Выходит толпа вереницею длинной;

Из душного города в поле, на свет

Теснится народ, оживлен, разодет…

И дальше, в продолжение речи Фауста:

Прошли бесконечные зимние дни,

Из комнаты душной, с работы тяжелой,

Из лавок, из тесной своей мастерской,

Из тьмы чердаков, из-под крыши резной

Народ устремился гурьбою веселой,

И после молитвы во мраке церквей

Так сладостен воздух весенних полей.

Ближе к концу первой главы «Евгения Онегина» описывается дружба автора-рассказчика и Онегина, их доверительные разговоры.

Как в лес зеленый из тюрьмы

Перенесен колодник сонный,

Так уносились мы мечтой

К началу жизни молодой.

Здесь варьируется фаустовская тема сожалений об ушедшей вольной и сильной молодости.

Дружба с демоном-Онегиным.

Мефистофель – черт-прагматик, Онегин – здесь,  романтически разочарованный демон.

Онегин и автор – приятели.

Условий света свергнув бремя,

Как он, отстав от суеты,

С ним подружился я в то время.

Мне нравились его черты,

Мечтам невольная преданность,

Неподражательная странность

И резкий, охлажденный ум.

Я был озлоблен, он угрюм.

Следующие строки – как бы, мефистофельская провокация, которую легковерный Фауст простодушно повторяет:

Кто жил и мыслил, тот не может

В душе не презирать людей…

Дружба Онегина и Ленского еще точнее соотносится с архетипом отношений Мефистофель – Фауст.

Разговор Онегина с Ленским после первого посещения Лариных. Провокации Мефистофеля: Ольга дурна и весь мир плох.

После смерти Ленского Онегин уехал из деревни. Татьяна, в задумчивости гуляя по окрестным полям, набрела на усадьбу Онегина, «пустынный замок». И вот Татьяна оказывается в доме «рокового искусителя», осматривает его кабинет, листает его любимые книги…

Татьяна долго в келье модной

Как очарована стоит.

Пародийное реминисцирование, смешение фаустовских тем. Влюбленный Фауст – в бедной комнате Маргариты.

Занимательна игра в циничного Мефистофеля. Как жаль, все это я давно знаю и все-то мне наскучило, а, между прочим, я – очень интересный и таинственный.

Но жалок тот, кто все предвидит,

Чья не кружится голова,

Кто все движенья, все слова

В их переводе ненавидит,

Чье сердце опыт остудил

И забываться запретил.

 

Мы знакомимся с молодым демоном Онегиным, когда он, «летя в пыли на почтовых», спешит к дяде, старый дьявол «самых честных правил» собрался «отбросить копыта».

Дядя Онегина – сказочно-игровое, условное зло, в этом смысле – подставное лицо, условная мишень.

В «Мертвых душах» Чичиков придумывает себе дядю-старика, который, как онегинский : «лет сорок с ключницей бранился».

Ясный взгляд Онегина – залог верного духовного пути.

Пушкин – в раздумьях о проблеме одоления зла. Покончить со злом, проявив коварство:

«…Какое низкое коварство

Полуживого забавлять,

Ему подушки поправлять,

Вздыхая подносить лекарство,

Вздыхать и думать про себя:

Когда же черт возьмет тебя!»

В шестой главе, когда описывается дуэль Онегина с Ленским, находим известную строфу: «Приятно дерзкой эпиграммой…». О том, как интересно пикироваться с «оплошным врагом», как приятно целить «в бледный лоб», но жалко, все-таки, сразить наповал. Здесь речь идет не об одолении зла, не о настоящем враге, скорее, если можно так сказать – о сопернике по удаче, более удачливом сопернике. Борьба с ним понарошку. «Вот я его срежу, как-то он мне ответит?». Далее – вступает тема «ужасной ошибки»: обознаться, направить пистолет на друга, лишить жизни невиновного…

Дядя Онегина – как Мефистофель. Иронически – демонская семья, чертова генеалогия. Серьезно – литературные ориентиры Пушкина. Гете и … и … Шекспир.

Дядя Онегина – как всеми покинутый жалкий трогательный король Лир. Передача наследства – одна из первых сцен трагедии.

Начало «Евгения Онегина»:  герой летит к дяде и лениво размышляет – варьирование шекспировских тем.

Здесь уместно вспомнить начало фильма Козинцева «Гамлет»: Гамлет верхом мчится во дворец, мать, рыдая, обнимает его.

Коварный дядя Гамлета стал королем.

Тема притворства Гамлета. Онегин притворяется беспечным франтом и щеголем.

 

Начало пятой главы: наконец выпал снег, Татьяна, поглядев утром в окошко, видит – все белое.

В цитируемых строках о святках уловим мотив «Светланы» Жуковского (святочные гадания, жизнь светла). Сопоставляются пылкая юность и старческая расслабленность. Речь – не о старости физической, а о духовном одряхлении, о том – что станет прошлым.

Эта сверкающая белизна кругом – как символ давно ожидаемого социо-культурного поворота.

Мы будто смотрим фильм, где великий актер, с замечательным мастерством, набрасывает страшный духовный портрет отжившего зла.

Настали святки. То-то радость!

Гадает ветреная младость,

Которой ничего не жаль,

Перед которой жизни даль

Лежит светла, необозрима;

Гадает старость сквозь очки

У гробовой своей доски,

Все потеряв невозвратимо;

И все равно: надежда им

Лжет детским лепетом своим.

 

2. «Здравствуйте, господин советник!  Смешные ужасы «Пиковой дамы»

 

«Долгая зимняя ночь прошла незаметно…»

« – Это была шутка, – сказала она наконец, – клянусь вам! это была шутка!»

«Это похоже было на поединок. Глубокое молчание царствовало кругом».

« – Вы чудовище! – сказала наконец Лизавета Ивановна.

-         Я не хотел ее смерти, – отвечал Германн, – пистолет мой не заряжен».

 

«В эту ночь явилась ко мне покойница баронесса фон В***. Она была вся в белом и сказала мне: «Здравствуйте, господин советник!»

Шведенборг».

Таков эпиграф к одной из частей «Пиковой дамы». Приводя его, Пушкин подчеркивал мистико-иронический характер своей повести. В ней страшное и романтическое, одновременно, смешное и пародийное.

Призрак покойной графини обрисован в обстановке бытовой конкретики, графиня появляется перед Германном, как старая знакомая.

«Дверь отворилась, вошла женщина в белом платье».

Графиня открывает Германну три карты с тем, чтобы он женился на Лизе и никогда более не играл.

С этим она и уходит, «шаркая туфлями».

 

В «Двенадцати стульях» И. Ильфа и Е. Петрова встречаем реминисценцию.

«…Ипполит Матвеевич… учтиво улыбаясь, двинулся навстречу входившей в комнату теще – Клавдии Ивановне.

-         Эпполе-эт, – прогремела она, – сегодня я видела дурной сон.

Слово «сон» было произнесено с французским прононсом. <…>

Клавдия Ивановна продолжала:

-         Я видела покойную Мари с распущенными волосами и в золотом кушаке. <…>

Я очень встревожена. Боюсь, не случилось бы чего».

Тем же вечером Клавдия Ивановна оказывается при смерти. Подобно пушкинской графине, она открывает тайну обогащения. Фамильные драгоценности зашиты в сиденье одного из двенадцати реквизированных стульев. Воробьянинов узнает секрет и очертя голову бросается искать сокровища.

 

«Сурин

Какая ведьма эта графиня!

Чекалинский

Страшилище!

Томский

Недаром ее прозвали «Пиковой дамой».

Не могу постигнуть, отчего она не понтирует?

Сурин

Как? Старуха-то?

Чекалинский

Осьмидесятилетняя карга!

Томский

Так вы про нее ничего не знаете?»

Если в повести Пушкин иронически сворачивает трагедию, то в либретто к опере «Пиковая дама» (музыка – Петра Чайковского, либретто – Модеста Чайковского) трагедия разворачивается.

Либретто местами выстраивается как страшная сказка.

Элементы социальной проблематики сведены к минимуму в либретто.

В повести Германн – амбициозен, Лиза – мечтательна, они – равно бедны, а графиня – богата. В либретто Лиза – не бедная воспитанница, а любимая внучка графини, а Герман – небогат, но мечтает завоевать мир.

«Чекалинский

Я слышал, что он очень беден.

Сурин

Да, не богат. Вот он, смотри:

Как демон ада мрачен, бледен…»

Герман является, будто прямо из преисподней.

«Графиня

Скажите мне, кто этот офицер?

Томский

Который? Этот? Герман, приятель мой.

Графиня

Откуда взялся он? Какой он страшный!»

Все действующие лица сцены страшатся мрачности Германа (его появление на гулянии).

«Лиза

Мне страшно!

Он опять передо мной,

Таинственный и мрачный незнакомец!..

Кто он? Зачем преследует меня?

Мне страшно, будто я во власти

Его очей зловещего огня!

Мне страшно!..»

Временами либретто поразительно замечательно поэтично.

В далекой молодости, будучи в Париже, графиня проиграла в карты очень много.

«О, Боже, я все бы могла отыграть,

Когда бы хватило поставить опять

Три карты, три карты, три карты!»

В русскую графиню влюблен таинственный граф Сен-Жермен, он доверяет ей тайну трех карт ценой одного рандеву. Последовало моральное падение графини. Когда графиня вновь появилась у карточного стола:

Она уже знала три карты.

Их смело поставив одну за другой,

Вернула свое…, но какою ценой!

О карты, о карты, о карты!

Графиня доверила тайну трех карт мужу, юному любовнику, а потом к ней явился призрак. Герман зачарованно повторяет слова призрака, сказавшего графине, что она погибнет, когда явится некто третий:

«Кто, страстно любя,

Придет, чтоб наверно узнать от тебя

Три карты, три карты, три карты!»

Романтические ужасы вовсю заявляют о себе.

В повести Пушкина граф Сен-Жермен доверил графине тайну трех карт по дружбе, и до сих пор она может располагать секретом по своему усмотрению.

Несмотря на некоторую вздорность проблематики, местами либретто поражает свежестью чувств и не осознанной изобразительной силой. Тогда зеркальная чистота поэтического слога заставляет вспомнить о Лермонтове.

Как известно, время действия оперы перенесено в годы екатерининского царствования.

Эффектный драматургический ход.

Эпизод бала-маскарада. Лиза передает Герману ключ, чтобы встретиться в доме графини. Предвосхищение появления царицы на бале-маскараде. Сцена обрывается.

Следующая картина: Герман в пустой спальне старой графини.

В либретто Герман называет графиню «старой колдуньей».

В конце оперы Лиза тонет в речке (как Офелия), а романтический безумец Герман, проигравшись, закалывается кинжалом.

Пародийность пушкинской повести поглощается мрачным романтизмом в либретто.

 

«Князь

Но счастье налетело

Само собой.

Арбенин

Да счастье – вечно так…»

                          М.Ю. Лермонтов «Маскарад»

Отметим черты общности художественного мировоззрения в либретто «Пиковой дамы» и драме Лермонтова «Маскарад».

Очевидна преемственная художественно-образная связь «Маскарада» Лермонтова по отношению к «Пиковой даме» Пушкина. Карточная игра – сквозной сюжетный мотив в обоих произведениях, одновременно поднимается тема губительного влияния стяжательства на душу человека. Обратим внимание на преемственность образного соотношения: деспот Арбенин – кроткая Нина; Германн, как Наполеон, великий диктатор – робкая Лиза.

В теме ревности Арбенина, ее сюжетном развитии, очевидно влияние знаменитой трагедии «Отелло».

Германн проникает в дом старой графини, чтобы тайно ожидать возвращения графини и Лизы с бала… Германн появляется в комнате Лизы.

Арбенин ожидает Нину с бала-маскарада.

Важно, что обе эти сцены восходят к картине из гетевского «Фауста». Фауст  – в комнате Гретхен, куда его тайно проводит Мефистофель. Фаусту жаль Маргариту, он уже готов отказаться от своего намерения соблазнить ее, но Мефистофель высмеивает его.

В чистой и бедной комнате Лизы  – очевидно соотнесение с обрисовкой комнаты Гретхен в «Фаусте» – ширмы, комод, зеркальце, свеча в медном шандале.

Маргарита живет в маленькой опрятной комнате. Гретхен сама ведет хозяйство, у них с матерью нет служанки. Строгая мать смотрит за ней.

В пьесе Лермонтова действующие лица, как будто, тяготятся масками мрачной романтической драмы. Где-то – рядом с огненными страстями – таятся шутка и розыгрыш.

…Вы молоды, – я был

Неопытен когда-то и моложе,

Как вы заносчив, опрометчив тоже…

Говорит Арбенин молодому князю, садясь за карточный стол, чтобы помочь тому отыграться.

«Арбенин (встает)

Баста!

(Берет золото и отходит, другие остаются у стола; Казарин и Шприх также у стола. Арбенин молча берет за руку князя и отдает ему деньги; Арбенин бледен.)

Князь

Ах, никогда мне это не забыть…

Вы жизнь мою спасли…

Арбенин

И деньги ваши тоже.

(Горько)

А право, трудно разрешить,

Которое из этих двух дороже».

 

Германн пускается в погоню за богатством.

Он готов настойчиво признаваться в любви даже страшной старой графине, не только красивой Лизе.

Прозаический облик Лизы – черная головка, бледное лицо, простое платье – меркнет перед ярко-красочным видением огромного выигрыша.

Расчетливый хитрец с отрицательным обаянием.

«Письмо содержало в себе признание в любви: оно было нежно, почтительно и слово в слово взято из немецкого романа. Но Лизавета Ивановна по-немецки не умела и была очень им довольна».

Потому что , по правде говоря, Лиза – совсем дурочка.

«Утро наступало. Лизавета Ивановна погасила догорающую свечу: бледный свет озарил ее комнату. Она отерла заплаканные глаза и подняла их на Германна: он сидел на окошке, сложа руки и грозно нахмурясь. В этом положении удивительно напоминал он портрет Наполеона. Это сходство поразило даже Лизавету Ивановну».

Ничего-то не видела, ничего-то толком не знает.

Великий диктатор, играющий судьбами людей, как в карты, сметающий мирный покой, как карточный домик. Таким хочет быть Германн и в своей претенциозной решимости смешно обрисован Пушкиным.

«Сказка!», – заметил Германн в ответ на повествование Томского о заветных трех картах графини-бабушки. В пушкинской повести много сказочного.

«Сколько раз, оставя тихонько скучную и пышную гостиную, она уходила плакать в бедной своей комнате…»

Лиза – как героиня сказки, трудолюбивая сирота, чья добродетель будет вознаграждена.

В пространстве волшебной сказки Германн – как черный взъерошенный кот.

Таинственный граф Сен-Жермен – старый нахохленный ворон. Графиня до сих пор «любит его без памяти». Точно ручную птицу.

Германн – немец и герой, примыкающий к гетевскому образно-художественному миру.

« – Этот Германн, – продолжал Томский, – лицо истинно романтическое: у него профиль Наполеона, а душа Мефистофеля».

В гетевском «Фаусте» Мефистофель страшен и неприятен Маргарите. Он – плут и хитрец, он зол на весь мир, его фигура и лицо – отвратительны, повадки – грубы. Она жалуется Фаусту на его спутника.

В пушкинской повести проступает мягкая ирония над миросозерцанием с элементами «романтических ужасов»: решительный герой-разбойник в соответствующих декорациях.

«Он стоял у самого подъезда, закрыв лицо бобровым воротником: черные глаза его сверкали из-под шляпы».

«Погода была ужасная: ветер выл, мокрый снег падал хлопьями; фонари светились тускло; улицы были пусты».

Одновременно, Пушкин продолжает верить в романтическое.

 

«Конечно, он поэт, но все не Вольтер, не Гете… далеко кулику до орла».

Из переписки Пушкина

         Вольтеру первый друг была,

Наказ писала, флоты жгла…

Из эпиграммы Пушкина на Екатерину II

Заграничный приятель императрицы Екатерины опекал русскую царицу, старался оградить от нападок ее политику и, видимо, был сильно к ней привязан. Екатерина переписывалась с ним и получала советы по государственному управлению.

У него был деятельный деспотический неуживчивый характер. Литературная слава его была громкой, но общественная репутация, неведомо чьими происками, сложилась странная. Его считали развратителем нравов, а то и – чернокнижником и боялись.

Екатерина в его глазах была кроткой, утоляющей печали, мадонной.

Образ старой графини в «Пиковой даме» сложился не без влияния нарождавшегося, уже в первое десятилетие царствования Николая I, адаптированного социо-культурного мифа о Екатерине и ее правлении (фавориты, пышные приемы, изящные забавы).

Вспомним царственную властность старухи-графини в пушкинской повести. Замкнутость ее в своем мире, как в империи, где все – почтительные подданные.

В пространстве сказки и пародии она – вздорная старая ведьма.

Старой колдунье прислуживает дурочка «Гретхен» (это Лиза). Является демон-соблазнитель (Германн).

По логике пародийной, мистико-иронической сказки  Германн должен был завладеть тайной трех карт, загрести выигрыш и удрать с деньгами.

 

«Евлампия Петровна оказалась царственной дамой с царственным лицом и бриллиантовыми серьгами в ушах, а Миша поразил меня своим смехом… Когда же отсмеивался, то вдруг старел, умолкал.

«Какие траурные глаза у него, – я начинал по своей болезненной привычке фантазировать. – Он убил некогда друга на дуэли в Пятигорске, – думал я, – и теперь этот друг приходит к нему по ночам, кивает при луне у окна головою». Мне Миша очень понравился».

                                                                      М.А. Булгаков «Театральный роман»

В «Театральном романе» руководитель Независимого театра Иван Васильевич настаивает, чтобы герой пьесы Максудова – Бахтин – не стрелялся, а закололся кинжалом (вспомним, как Герман в опере «Пиковая дама»).

В приведенном отрывке, в произвольном восприятии Максудова, отражаются одновременно миф о Екатерине II и трагическая мифология дуэльных историй Пушкина и Лермонтова.

 

 

 

 

«Он стоял под пистолетом, выбирая из фуражки спелые черешни…»

                                                                                     Пушкин «Выстрел»

   Объемный образ идеального романтического героя. Найти и запечатлеть его.

«Сейчас узнаю, что было здесь на мое имя письмо, полагаю, любезный граф, что от тебя… Путешествие мое было довольно скучно… Дорога через Кавказ скверная и опасная…, зато видел Казбек и Терек…»

Пушкин – Федору Толстому. Из Тифлиса – в Москву.

 

Пространство пушкинской повести неоднородно и противоречиво. Фабульная пародия оказывается усеченной.

Элементы художественного мировоззрения В.А. Жуковского явственно различимы в повести. Разрастается романтический туман, бледным огнем полыхает пламя страстей, впрочем, читатель легко находит мораль.

«Не она могла утолить его желания и осчастливить его! Бедная воспитанница была не что иное, как слепая помощница разбойника, убийцы старой ее благодетельницы!.. Горько заплакала она в позднем мучительном своем раскаянии. Германн смотрел на нее молча: сердце его также терзалось, но ни слезы бедной девушки, ни удивительная прелесть ее горести не тревожили суровой души его».

К позиции Жуковского, вероятно, близка «социально-ограничительная» линия повести. Мечты – мечтами, но, вспоминая пословицу, «знай сверчок свой шесток».

Знатный и богатый Томский женится на княжне Полине. Полина – по сути, просто двойник Лизы, только стоит выше по социальной лестнице.

« – Игра занимает меня сильно, – сказал Германн, – но я не в состоянии жертвовать необходимым в надежде приобрести излишнее».

« … Расчет, умеренность и трудолюбие: вот мои три верные карты…»

Противоречивость в обрисовке характера Германна обостряется: Германн начинает напоминать Молчалина из «Горя от ума»(«умеренность и аккуратность» Молчалина).

Чацкий, не веря, что Софья предпочла ему ничтожество, восклицает:

С такими чувствами, с такой душою

Любим! Обманщица смеялась надо мною!

Чацкий, как и Германн, обладает потенциальной силой презрения к установленным репутациям (власть пригрела кого-то, и они задрали носы).

Молчалин безропотно подчиняется.

 

« – Ничего решительно не понимаю, – отвечал нос. – Изъяснитесь удовлетворительнее»

Н.В. Гоголь «Нос»

Сумасшествие Германна, о котором сказано в Заключении к повести – это, как безобразная маска.

Герой сам не узнал бы себя.

«Майор Ковалев был не прочь и жениться, но только в таком случае, когда за невестою случится двести тысяч капиталу. И потому читатель может судить сам, каково было положение этого майора, когда он увидел вместо довольно недурного и умеренного носа преглупое, ровное и гладкое место».

Н.В. Гоголь «Нос»

 

  «Тут дверь впустила еще одного человека… именно Мишу Панина. «Да, он застрелил…» – подумал я, глядя на лицо Миши».

М.А. Булгаков «Театральный роман»

Очевидна эмоциональная связь с эпизодом пушкинской «Пиковой дамы».

«…Вдруг дверь отворилась, и Германн вошел. Она затрепетала…

-         Где же вы были? – спросила она испуганным шопотом.

-         В спальне у старой графини, – отвечал Германн, – я сейчас только от нее. Графиня умерла.

-         Боже мой! .. что вы говорите?..

-         И кажется, – продолжал Германн, – я причиною ее смерти. <…>

Германн сел на окошко подле нее и все рассказал».

Черты Германна рассредоточены во внешнем облике и характерах персонажей «Театрального романа»: Миша Панин – заведующий литературной частью Независимого театра; сам Максудов…

«Пиковая дама» отзывается тематико-образными мотивами в целом ряде отечественных литературных произведений, в том числе, произведениях советского времени.

Остап Бендер – игрок и стяжатель, образ окутанный авантюрно-романтическим флером. В образе Бендера запечатлены некоторые черты рокового игрока Германна. В «Золотом теленке» Бендер бросает «чудную и удивительную» Зосю ради погони за богатством. Потом возвращается с саквояжем, в котором – миллион, а Зося – замужем. Определенны пародия на сюжетные ходы пушкинской повести и преемственное соотнесение образов

( Германн – Лиза, Бендер – Зося).

Только на первый поверхностный взгляд покажется парадоксальным утверждение, что мотивы пушкинской «Пиковой дамы» отозвались в повести Аркадия Гайдара «Тимур и его команда» (1940).

Неожиданным для идеологии советского жизнестроительства было то, что Гайдар обратился к теме действенного милосердия, тем самым восстановив утраченную связь с отечественной классической традицией (вспомним, например, развитие темы милосердия в пушкинской «Капитанской дочке»).

В «Пиковой даме» Пушкина игра (карточная игра) – поле притяжения ложных ценностей и низких страстей: стяжательства, тщеславия, властолюбия.

В «Тимуре и его команде» игра ребят – поле притяжения истинных ценностей. Милосердие, соединение сердец в душевной привязанности, дружба. Это – хорошая игра.

Германн – игрок с претензией к диктаторству. Тимур, как маленький диктатор.

Обратим внимание на преемственную связь образов: Тимур-Женька, Германн – Лиза.

Женька жизнеспособна, у нее волевой, упрямый характер.

«…Губы бантиком сложит, глаза голубые вытаращит. Ну, конечно, все думают – цветок, а не девочка. А пойди-ка. Ого! Цветок!..»

Образы Германна и Лизы можно соотнести с Гамлетом и Офелией. Замкнутость, целеустремленность Гамлета, мечтательность Офелии.

Пушкин слегка пародирует: Гамлет-хапуга и сентиментальная дурочка Офелия.

Далее в русской литературе, вместе с мотивами «Пиковой дамы», преемственной проекцией образов Германна и Лизы, проступала эмоционально-художественная связь с «Гамлетом», черты облика и отношений Гамлета и Офелии.

Черты трагического Гамлета находим в образе Остапа Бендера. Тимур – также, отчасти, Гамлет (серьезный, воодушевленный).

Пушкин в «Пиковой даме» шутя показывает опасность наступления кризиса цивилизационного сознания, который начинается с нравственной деградации личности.

В устойчивом художественном мире Гайдара кризис ощущается как внешняя опасность, военная угроза.

 

Из «Гамлета»:

«Первый могильщик

Этот череп, сэр, это череп Йорика, королевского скомороха.

Гамлет

Этот?

Первый могильщик

Этот самый.

Гамлет

Дай взгляну. (Берет череп в руки.) Бедный Йорик! – Я знал его, Горацио. Это был человек бесконечного остроумия, неистощимый на выдумки… Где теперь твои каламбуры, твои смешные выходки, твои куплеты?»

 

Молодая графиня в «Пиковой даме» покоряет Версаль. Ее прозвали «Московской Венерой», она была прекрасна и холодна, как белая мраморная статуя.

В ней – тайна эпохи, она – как надежда на мирное разрешение эпохального кризиса культурного сознания.

Гораздо позже, уже в наше время, белый голубь стал символом мира.

Замечательны портретные кадры, изображающие графиню в молодости, из известного фильма Я.А. Протазанова «Пиковая дама» (1916). Высвеченная до фарфоровой белизны, в пышном белом платье по тогдашней моде, графиня, томно и медленно, как старинная статуэтка, поворачивается перед камерой.

Прекрасная фарфоровая кукла, любимая в детстве… Оживить куклу, значит оживить эпоху…

Вспомним, Наташа Ростова впервые появляется перед читателем смеющейся тринадцатилетней девочкой с куклой. Автор наделяет душой Наташу, и оживает эпоха.

В сказке «Три толстяка» (1924) прославленному старому ученому  – доктору Гаспару – нужно исправить чудесную механическую куклу. Так получилось, что он отыскал девочку, похожую на эту куклу, как бы – ожившую куклу. Девочка заменяет куклу. В метафорическом (и почти кинематографическом) пространстве сказки, это узнаваемое символическое образное соотношение: будто Лев Толстой и его Наташа Ростова.

Узнаются еще личностные черты Гете, создателя «Фауста», устанавливается соотношение: Гете – его Гретхен.

Лев Толстой, будто бы, оказывается на стороне революции, восставшего народа, его вождей – оружейника Просперо и гимнаста Тибула.

 

«Человек должен трудиться… У тебя же такое лицо, как будто бы я угощаю тебя касторкой. Подай отвертку и возьми клещи. Труд облагораживает человека. Тебе же душевного благородства как раз не хватает».

В повести «Тимур и его команда» доктор Ф.Г. Колокольчиков, исправляя механизм стенных часов, наставляет своего внука-подростка. Его пятилетняя внучка Татьянка, «сидя под липою, сосредоточенно пыталась затолкать репей в пасть лениво развалившейся собаке».

Доктор Ф.Г. Колокольчиков – вариация образа гетевского Фауста. Доктор Фауст, его ученик и маленькая Маргарита – в новой солнечной реальности советской повести.

Первый раз с новым доктором Фаустом читатель «Тимура и его команды» встречается чуть ранее.

Мишка Квакин и его дружок, закуривая, шляются на перроне дачной станции.

«Тут оба приятеля заметили под фонарем в конце платформы седого почтенного джентльмена, который, опираясь на палку, спускался по лесенке.

Это был местный житель, доктор Ф.Г. Колокольчиков. Они помчались за ним вдогонку, громко спрашивая, нет ли у него спичек. Но их вид и голоса никак не понравились этому джетльмену, поэтому, обернувшись, он погрозил им суковатой палкой и степенно пошел своей дорогой».

 

«Лизавета Ивановна вышла замуж за очень любезного молодого человека; он где-то служит и имеет порядочное состояние…»

 

 

3. Дубровский и другие

                                                 «Жди себе кого хочешь в избавители…»

А.С. Пушкин «Дубровский»

 

« – Да, граф, он слишком благороден и чист душою, – говаривала она, – для нашего нынешнего, развращенного света. Добродетели никто не любит, она всем глаза колет. Ну, скажите, граф, справедливо это, честно это со стороны Безухова? А Федя по своему благородству любил его, и теперь никогда ничего дурного про него не говорит. <…> И что же, вызвал на дуэль, полагая, что Федя не будет драться, потому что он ему должен. Какая низость! Какая гадость! Я знаю, вы Федю поняли, мой милый граф, оттого-то я вас душой люблю, верьте мне. Его редкие понимают. Это такая высокая, небесная душа!»

Л.Н. Толстой «Война и мир»

Долохов ранен Пьером Безуховым на дуэли. Он выздоравливает под присмотром старушки-матери и Николая Ростова. Долохов очень привязан к матери, и мать страстно любит его, беседует о сыне с Ростовым.

Федор Долохов и Владимир Дубровский – близкие образы. В некоторой степени, Федор Долохов – интерпретация и развитие характера Дубровского – благородного разбойника из повести Пушкина.

 

Пушкинская повесть обрывается неожиданно.

Повесть обрывается на том, что Дубровский, предводитель шайки лесных разбойников, переговорив со своими товарищами, исчез, может быть, скрылся за границу.

Пушкинской прозе свойственны эмоциональная выразительность, мягкость, внятность, простота языка. В то же время, узнается щегольская отчетливость «фирменного стиля» – будто щелкают каблуки на конце фразы.

Волею богатого и влиятельного соседа, помещика Троекурова, отец Владимира Дубровского лишается дома и имения – деревеньки Кистеневки.

Название «Кистеневка» намекает на живописность мест, может быть, ягодных, достойных талантливой кисти художника-пейзажиста. Кроме того, кистень – традиционное оружие разбойников.

В «Капитанской дочке» приближенный Пугачева, атаман Хлопуша, поверяет разбойничий кодекс чести:

«…И эта рука повинна в пролитой христианской крови. Но я губил супротивника, а не гостя; на вольном перепутье да в темном лесу, не дома, сидя за печью; кистенем и обухом, а не бабьим наговором».

 

«Но пора читателя познакомить с настоящим героем нашей повести».

Владимиру Дубровскому – блестящему столичному офицеру – приходит весточка из дома, из деревенского захолустья, от старой няни о нездоровье отца и намерении Троекурова завладеть Кистеневкой.

«Приезжай ты к нам, соколик мой ясный…»

«Владимир Дубровский несколько раз сряду перечитал сии довольно бестолковые строки с необыкновенным волнением».

Тема Дома в повести. Озлобленный Троекуров, затеяв судебную тяжбу, обманом получает права на Кистеневку. Старик Дубровский умирает. Владимир Дубровский лишается отчего дома. Он обретает приют в лесу.

Мысли Дубровского (потом поджигает отцовский дом):

«Нет! нет! пускай же и ему не достанется печальный дом, из которого он выгоняет меня».

Для лесного разбойника теперь нет возврата к прошлому. Его шайку составили крепостные, ушедшие в лес за любимым барином.

Князь Верейский называет Владимира Дубровского «славным разбойником»:

« – Дубровскому, – повторил Верейский, – как, этому славному разбойнику?..».

 

Дубровский прибывает на станцию **, к дому смотрителя.

«Коляска остановилась у крыльца. Слуга соскочил с козел, отпер дверцы, и через минуту молодой человек в военной шинели и в белой фуражке вошел к смотрителю; вслед за ним слуга внес шкатулку и поставил ее на окошко.

- Лошадей, – сказал офицер повелительным голосом.

- Сейчас, – отвечал смотритель. – Пожалуйте подорожную.

- Нет у меня подорожной. Я еду в сторону… Разве ты меня не узнаешь?».

Отметим параллельность эпизода «Мертвых душ»: Чичиков (сберегающий различные ценности в объемной шкатулке) – в придорожном трактире, беседует с хозяйкой. Чичиков – антигерой, его шкатулка – пародийный аналог души. Образ Чичикова – принципиальное пародирование героики.

Ильф и Петров в «Двенадцати стульях» подражают образной системе и сюжетным ходам «Мертвых душ». Остап Бендер – путешественник.

Отметим в повести «Дубровский» раздробленность композиционной структуры и сюжетные несообразности.

Дубровский явился в дом Троекурова под видом учителя – француза Дефоржа. Не убедительно, что Дубровского, уроженца этих мест, никто не узнал, даже когда в Покровское съезжались гости. Между тем, Дубровский уверен, что смотритель на дороге, отпустивший ему тройку вне очереди, знает его в лицо.

Чудные эпизоды как бы выхвачены из мрака. Дубровский стреляет в медведя. Дубровский  грабит труса-помещика. Знаменитые слова «отважного злодея»: «Молчать или вы пропали. Я  Дубровский».

Но откуда Дубровскому известно, что Антон Пафнутьевич прячет деньги в суму на груди? Сказано просто, что ему это известно.

Эпизод «Дубровского» о прибытии «славного разбойника» на почтовую станцию параллелен сцене на почтовом тракте из «Капитанской дочки». Неузнанный Пугачев в злую метель ведет тройку Гринева к придорожному трактиру. Гринев жалует бродягу, оказавшегося впоследствии грозным предводителем мятежников.

«Пугачев сидел в креслах на крыльце комендантского дома. На нем был красный казацкий кафтан, обшитый галунами. Высокая соболья шапка с золотыми кистями была надвинута на его сверкающие глаза. Лицо его показалось мне знакомо».

 

«Несколько лет тому назад в одном из своих поместий жил старинный русский барин, Кирила Петрович Троекуров».

Так начинается повесть. И далее о Троекурове: «Его богатство, знатный род и связи…». Обыкновенное времяпрепровождение: «Всегдашние занятия Троекурова состояли в разъездах около пространных его владений, в продолжительных пирах…».

Кирила Петрович Троекуров – отчасти, пародия на русского государственного человека прежних времен – боярина в опале, ссылке.

Троекуров решает начать судебное дело, чтобы оттягать имение старого Дубровского, хотя сначала, вспылив, хочет просто напасть на соседа и захватить Кистеневку. Пародия на политический конфликт.

«Он вышел из себя и в первую минуту гнева хотел было со всеми своими дворовыми учинить нападение на Кистеневку (так называлась деревня его соседа), разорить ее дотла и осадить самого помещика в его усадьбе. Таковые подвиги были ему не в диковину. Но мысли его вскоре приняли другое направление».

В форме гротескной аналогии представлены старый и новый методы разрешения межгосударственных конфликтов: военная агрессия и выматывающая бумажная волокита, подкуп, злословие, наговоры.

Троекуров проживает в своем селе Покровском. Он – человек старого времени, способный оказать своим «сильное покровительство».

Для него характерны «барская праздность», пылкость, ограниченность.

«В домашнем быту Кирила Петрович выказывал все пороки человека необразованного».

Сам себе хозяин:

«…Губернские чиновники трепетали при его имени; Кирила Петрович принимал знаки подобострастия как надлежащую дань».

Честолюбие Троекурова. Первое посещение Покровского князем Верейским:

«Кирила Петрович был чрезвычайно доволен его посещением, приняв оное знаком уважения от человека, знающего свет…».

В суде с подобострастием встретили Троекурова, «придвинули ему кресла из уважения к его чину, летам и дородности…». Старый Дубровский остался стоять у стенки.

«Настала глубокая тишина, и секретарь звонким голосом стал читать определение суда».

Троекуров поссорился со старым Дубровским и мстительное чувство охватило его. Подкупив судейских, он получает права на владение Кистеневкой. Троекуров не корыстолюбив, совесть его заговорила.

Подъезжает к Кистеневке, чтобы помириться. Молодой Дубровский велит прогнать его. Смерть старого Дубровского.

Интересно, что для Троекурова все кончается хорошо: имение в сохранности, дочь выходит замуж. Вероятно, благородный порыв к примирению возвращает ему душевные силы.

Владимир Дубровский становится разбойником, «движимый злобой и отчаянием».

В начале повести рассказывается о дружбе двух соседей – богатого Троекурова и бедного Андрея Гавриловича Дубровского. Они говорят о будущем детей – Маши Троекуровой и Владимира Дубровского. Троекуров не прочь отдать дочь за молодого Дубровского, даром, что беден. Но старик Дубровский возражает.

«Бедному дворянину, каков он, лучше жениться на бедной дворяночке, да быть главою в доме, чем сделаться приказчиком избалованной бабенки».

А потом соседи поссорились и все пошло прахом.

…Близится свадьба Маши с князем Верейским. Очевидно, ее ждет счастье, которого она не понимает. Троекуров решает запереть в комнате строптивую невесту. Маша помнит о молодом Дубровском.

« – …Папенька, послушайте, если уже вы решились погубить меня, то я найду защитника, о котором вы и не думаете, вы увидите, вы ужаснетесь, до чего вы меня довели.

- Что? что? – сказал Троекуров, – угрозы!.. Ты смеешь меня стращать защитником. Посмотрим, кто будет этот защитник».

 

В «Евгении Онегине»:

И вы, читатель благосклонный,

В своей коляске выписной

Оставьте град неугомонный,

Где веселились вы зимой.

С моею музой своенравной

Пойдемте слушать шум дубравный…

Татьяна – на балу в Москве. Она задумчива, грустна, вспоминает деревню. Воспоминания, наверно, сообщают особенное выражение ее лицу, и ею пленяется генерал.

Так мысль ее далече бродит:

Забыт и свет и шумный бал,

А глаз меж тем с нее не сводит

Какой-то важный генерал.

Тетушки обращают внимание Татьяны на заинтересованного ею генерала. Татьяна наивно переспрашивает: «Кто? Толстый этот генерал?»

Татьяна вышла за генерала. Онегин видит ее уже княгиней. Она шла по зале:

…И всех выше

И нос и плечи подымал

Вошедший с нею генерал.

В решительные минуты Троекуров насвистывает «Гром победы, раздавайся». Гордый почетным положением в обществе, тяжелый на подъем, не чуждый порывистой доброты, с душой, одновременно, бесчувственной и пылкой, Троекуров имеет общие черты с генералом из «Евгения Онегина».

В «Евгении Онегине» автор поверяет читателю мечту сочинить идиллию:

Перескажу простые речи

Отца иль дяди-старика,

Детей условленные встречи

У старых лип, у ручейка;

Несчастной ревности мученья,

Разлуку, слезы примиренья,

Поссорю вновь, и наконец

Я поведу их под венец.

Владимир Дубровский и Маша Троекурова росли вместе. Потом он уехал. Прибыв в родные места, он застал ее расцветшей красавицей.

«…Играл он с маленькой Машей Троекуровой, которая была двумя годами его моложе и тогда уже обещала быть красавицей».

В «Евгении Онегине»:

…Унижусь до смиренной прозы;

Тогда роман на старый лад

Займет веселый мой закат.

Не муки тайные злодейства

Я грозно в нем изображу,

Но просто вам перескажу

Преданья русского семейства,

Любви пленительные сны

Да нравы нашей старины.

В «Дубровском» идиллия разбивается. Владимиру и Маше не стать счастливыми женихом и невестой. Но Маша, выйдя за князя Верейского, видимо, будет счастлива. Идиллия – разбитая и вновь составленная.

В «Горе от ума» изображается романтическое противостояние Чацкого обывателям. Отметим сходство в обрисовке героики социального протеста Чацкого и Дубровского. Дубровский идет далее в конфликте с обществом, порывая все социальные связи.

Отметим также в «Дубровском» преемственное сходство образной системы: Фамусов – Троекуров; дочь Фамусова, Софья – Маша Троекурова. Чацкий знал свою возлюбленную с детства, приехав в Москву, поражается ее красоте и влюбляется вновь. В некоторой степени, жизненный путь Дубровского – интерпретация судьбы горожанина Чацкого.

«Славный разбойник» Дубровский укрылся в лесу. В «Евгении Онегине» Лес возникает символом освобождения от пут социальных условностей.

Как в лес зеленый из тюрьмы

Перенесен колодник сонный,

Так уносились мы мечтой

К началу жизни молодой.

 

Возвращаясь в родные места, Владимир Дубровский проезжает Покровское:

«Подъехав к господскому дому, он увидел белое платье, мелькающее между деревьями сада».

Маша Троекурова явилась будто в воображении Дубровского, уже, как воспоминание, хотя ничего еще не случилось. Она – недосягаема. Их сердца не соединятся…

В гоголевских «Мертвых душах» пародийно воспроизводится сюжетно-образная система пушкинской повести.

Ближе к концу поэмы: волнение в городе N. Дамы создают миф о Чичикове-разбойнике, влюбленном в губернаторскую дочку:

«Оказалось, что Чичиков давно уже был влюблен, и виделись они в саду при лунном свете».

На самом деле, Чичиков всего несколько раз видел эту барышню. Их коляски столкнулись на дороге, он подумал о богатом приданом и свежем личике.

Обратим внимание на образное соответствие: Собакевич – Троекуров; Губернаторская дочка и Чичиков – Маша Троекурова и Дубровский.

Собакевич угрюм и замкнут. Душа его, как будто, таит что-то темное, преступление. На самом деле, нет у него за душой злодейства. Просто – окаменелость. Может быть, временно, может быть, навсегда.

Собакевич скрытен. Он не выдает Чичикова, когда по городу расползаются слухи о скупке мертвых душ:

«Собакевич отвечал, что Чичиков, по его мнению, человек хороший, а что крестьян он ему продал на выбор и народ во всех отношениях живой; но что он не ручается за то, что случится вперед, что если они попримрут во время трудностей переселения в дороге, то не его вина, и в том властен бог, а горячек и разных смертоносных болезней есть на свете немало, и бывают примеры, что вымирают-де целые деревни».

Генерал Бетрищев и его дочь Улинька (персонажи второго тома «Мертвых душ») – варьированное воспроизведение черт пушкинских героев: генерала и Татьяны; Троекурова и Маши.

Генерал Бетрищев – властный, гордый, взбалмошный, с добрым сердцем, но несколько грубый и угрюмый. «…Хлебосольствовал, любил, чтобы соседи приезжали изъявлять ему почтение, сам, разумеется, визитов не платил…».

Молодой помещик Тентетников обиделся на генерала Бетрищева за то, что тот заговорил с ним на «ты». Тентетников разорвал соседские отношения, забыл об Улиньке. Чичиков гостит у Тентетникова, услышав эту историю, оторопел от удивления пред наивностью Тентетникова («Да он просто круглый дурак!»).

Здравомыслие Чичикова, склонность Тентетникова порвать общественные связи.

« – Как? – сказал Тентетников, смотря пристально в глаза Чичикову. – Вы хотите, чтобы я продолжал бывать у него после такого поступка?

- Да какой же это поступок? это даже не поступок! – сказал Чичиков. <…> Это просто генеральская привычка: они всем говорят ты. Да, впрочем, уж почему этого и не позволить заслуженному, почтенному человеку? <…> Хорошо; положим, он вас оскорбил, зато вы и поквитались с ним: он вам, и вы ему. Но расставаться навсегда из-за пустяка, – помилуйте, на что же это похоже? Как же оставлять дело, которое только началось?».

 

Начало судебной тяжбы.

«В тот же день Дубровский отправился в город; на дороге обогнал его Троекуров. Они гордо взглянули друг на друга, и Дубровский заметил злобную улыбку на лице своего противника».

Троекуров и коварный дядя Гамлета, захвативший датский трон – эти образы сопоставимы по принципу архетипической преемственности.

Тема притворства Гамлета. Его деланная безобидность и потаенная мечта отомстить за благородного короля-отца.

Выявим в пушкинской повести архетип противостояния «Гамлета».

Две сцены, сходные по эмоционально-художественному характеру.

По приказанию Троекурова, расположенного шутить, Владимир Дубровский заперт в комнате наедине со злым медведем. Молодой человек в упор стреляет в медведя.

«Медведь повалился. Все сбежалось, двери отворились, Кирилла Петрович вошел, изумленный развязкою своей шутки».

Гамлет закалывает шпагой Полония, спрятавшегося за ковром в комнате королевы, чтобы подслушивать.

«Гамлет

(обнажая шпагу)

Ах, так? Тут крысы? На пари – готово.

Полоний

(за ковром)

Убит!

(Падает и умирает.)».

Если отношения между собой и типы характеров Дубровского и Маши Троекуровой – только намек на соответствие архетипу «Гамлет – Офелия», то Чичиков – дочка губернатора – явное пародийное воспроизведение этого архетипа.

Чичиков – Гамлет-стяжатель; Гамлет – отнюдь, не героического склада, но  уживчивый и услужливый, хотя и твердого характера. Гамлет, перенесенный в пространство социально обличительной и, одновременно, поэтичной трагикомедии.

Гамлет, встретившись с тенью мертвого отца-короля, собирается предъявить счет, моральные претензии дяде, занявшему трон.

Чичиков торгует мертвые души у Собакевича.

Собакевич предупредителен с женой, называет ее «душенька».

«Прошу», – коротко и величественно сказала жена Собакевича Чичикову и кивнула, «подобно актрисам, представляющим королев».

Пара «Собакевич и его жена» как пародийное напоминание о скрытном и коварном дяде Гамлета и его жене – королеве, матери Гамлета.

 

Троекурова посещает князь Верейский. Он знакомится с Машей.

«…Старый волокита был поражен ее красотой».

«Марья Кирилловна с удовольствием слушала льстивые и веселые приветствия светского человека…».

Гостю показывают сад.

«Старинный сад с его стриженными липами, четвероугольным прудом и правильными аллеями ему не понравился…».

Любовное объяснение Дубровского с Машей происходило в саду.

Ограниченность мира Маши Троекуровой. Чистенькая комната, старый сад, вот и все. Маша воспитывалась в строгости.

«Марья Кирилловна сидела в своей комнате, вышивая в пяльцах, перед открытым окошком».

Архетипическая конструкция «Фауста» Гете легко просматривается в повести Пушкина. Образные соответствия: Маргарита – Фауст – Мефистофель; Маша – князь Верейский – Дубровский. Сходство «декораций»: «келья» девицы, приветливый сад.

Дубровский – герой-любовник, ангел и демон, одновременно. Так, в «Евгении Онегине», в письме Татьяны, вопрошается:

Кто ты, мой ангел ли хранитель,

Или коварный искуситель…

Из «Фауста»:

«Сцена 12

Сад

Маргарита под руку с Фаустом, а Марта с Мефистофелем прогуливаются по саду.

Маргарита

Я чувствую, что вы жалеете меня,

Ко мне снисходите; мне перед вами стыдно.

Вы путешественник: привыкли вы, как видно,

Всегда любезным быть. Ведь понимаю я,

Что вас, кто столько видел, столько знает,

Мой бедный разговор совсем не занимает.

Фауст

Одно словечко, взор один лишь твой

Мне занимательней всей мудрости земной.

(Целует ее руку.)»

Князь Верейский – светский образованный человек, конечно, знаком с произведением Гете, может быть, сам считает себя Фаустом и оттого немного смешон в этой роли.

Очевидная особенность гетевской иронии. Образ Фауста – будто коварное кривое зеркало для того, кто вздумает сам идентифицировать себя с этим персонажем. Самовлюбленный глупец видит себя Фаустом, но окружающие замечают только, как он жалок и стар.

В произведении Гете Маргарита и Фауст  встречаются в саду Марты, соседки Маргариты. Марта – бойкая «соломенная вдова», разбитная мещаночка, она сводит двух влюбленных.

В «Дубровском» – возможно, бессознательное, пародийное соответствие образу гетевской Марты  образа Троекурова, волевого и предприимчивого в своем желании выдать Машу за князя Верейского.

 

« – Так это, стало быть, литераторы за гробом идут? <…> Скажите, – заговорила Маргарита, и голос ее стал глух, – среди них нету критика Латунского?

- Как же его может не быть?.. Вон он с краю в четвертом ряду.

- Это блондин-то? – щурясь, спросила Маргарита.

- Пепельного цвета… Видите, он глаза вознес к небу.

- На патера похож?

<…>

- А вы, как я вижу, – улыбаясь, заговорил рыжий, – ненавидите этого Латунского».

М.А. Булгаков «Мастер и Маргарита»

Маргарита видит похоронную процессию, идущую за гробом Берлиоза, и вспоминает о критике Латунском, разгромившем роман Мастера.

Тема неправедного суда, гонений и добровольного подлого холопства – одна из ведущих идейных линий «Мастера и Маргариты». Вспомним добровольное холопство, прислуживание властям Алоизия Могарыча, захватившего квартирку Мастера, доносительство Латунского…

Названная тема поднята в пушкинской повести. Продажные исправник и стряпчие помогают Троекурову отнять имение у старого Дубровского. Разговаривая с исправником, Троекуров не скрывает презрения и брезгливости.

 

«Будучи ровесниками, рожденные в одном сословии, воспитанные одинаково, они сходствовали отчасти и в характерах и в наклонностях. В некоторых отношениях и судьба их была одинакова: оба женились по любви, оба скоро овдовели, у обоих оставалось по ребенку».

Так говорится в пушкинской повести о сходстве в характерах и судьбах Троекурова и старого Дубровского.

Некоторые черты образа Андрея Гавриловича Дубровского можно угадать в образе старика-князя Николая Андреевича Болконского из «Войны и мира» Л.Н. Толстого. И старый Дубровский, и старый князь Болконский – вспыльчивого, гордого и упрямого характера. Андрей Гаврилович Дубровский заявлял: «Я не шут, а старинный дворянин».

…Вспомним известный эпизод первого тома «Войны и мира»: гости на именинах Ростовых. Известия об Анатоле Курагине, Пьере и Долохове, который разжалован в солдаты.

« – Это совершенные разбойники, особенно Долохов, – говорила гостья. – Он сын Марьи Ивановны Долоховой, такой почтенной дамы. И что же? Можете себе представить: они втроем достали где-то медведя, посадили с собой в карету и повезли к актрисам. Прибежала полиция их унимать. Они поймали квартального и привязали его спина спиной к медведю и пустили медведя в Мойку; медведь плавает, а квартальный на нем».

Романтическое бунтарство Долохова. Накануне дуэли с Пьером Безуховым Долохов беседует с Николаем Ростовым.

«Как мне говаривал наш костромской медвежатник: медведя-то, говорит, как не бояться? да как увидишь его, и страх прошел, как бы только не ушел! Ну, так-то и я».

В начале книги князь Василий Курагин, разговаривая по-французски с Анной Михайловной Друбецкой, поминает, что графиня Ростова, «Натали», почему-то замужем за «медведем» – графом Ростовым.  Это, как будто, проекция будущих толков злых и развращенных светских обывателей: к концу книги Наташа Ростова выходит замуж за Пьера, который тоже похож на медведя.

И все это –  варьирование архетипического сказочного образа «жениха-медведя» (преображение медведя в молодца-жениха).

Долохов сватает Соню, он пламенно влюблен.

В системе образов Долохов – Соня – старый граф Ростов узнается архетипическая образная конструкция «Горя от ума»: Чацкий – Софья – Фамусов.

В чертах графа Ильи Ростова есть сходство с Фамусовым, но это Фамусов – потерявший бразды правления, он стареет, ест, пьет, власть выскользнула из рук, остался только внешний антураж. Действие «Войны и мира» происходит в годы более ранние, чем действие «Горя от ума». Образ Ильи Ростова – эволюция властного Фамусова ко времени написания Л.Н. Толстым «Войны и мира» (конец 1860-х гг.).

Старый Ростов по деловым вопросам обращается к дворянскому сыну Митеньке, своему управляющему.

Софья отвергает Чацкого, она любит Молчалина.

Соня отказывает Долохову, она любит Николая Ростова.

Интересно архетипическое варьирование в соотношении образов: Соня – Николай Ростов.

Соня похожа характером на Молчалина. Молчалин хочет казаться бедным скромным тружеником. У него огромные амбиции. Соня – действительно, бедная скромная труженица. Ее единственной огромной мечтой стало замужество с Николаем Ростовым.

Николай Ростов – честолюбивый и не слишком горячий, хотя и сентиментальный, характером напоминает Софью из «Горя от ума».

« – Или ты боишься со мной играть? – сказал теперь Долохов, как будто угадав мысль Ростова, и улыбнулся».

После отказа Сони, Долохов мастерски на большие деньги обыгрывает Николая Ростова в карты.

« – Я не могу вдруг заплатить все, ты возьмешь вексель, – сказал он.

- Послушай, Ростов, – сказал Долохов, ясно улыбаясь и глядя в глаза Николаю, – ты знаешь поговорку: «Счастлив в любви, несчастлив в картах». Кузина твоя влюблена в тебя. Я знаю».

 

«Дошедши до двух сосен, стоящих передовыми стражами рощи, он остановился, оглянулся во все стороны, свистнул свистом пронзительным и отрывисто и стал слушать; легкий и продолжительный свист послышался ему в ответ, кто-то вышел из рощи и приблизился к нему».

Дворовый мальчик Владимира Дубровского, как и другие его крепостные, ушедший в лесной отряд, свистит лихо, вроде соловья-разбойника.

Лес – действующее лицо повести.

После похорон отца Дубровский забрел в рощу. Одиночество.

Лес считает Дубровского своим. О Дубровском и Маше (образец чистой пушкинской речи):

«Дубровский поцеловал ее руку и скрылся между деревьями».

Разбойники разбивают лагерь на лужайке посреди дремучего леса.

Караульщик поет «во все горло меланхолическую старую песню:

Не шуми, мати зеленая дубровушка,

Не мешай мне молодцу думу думати».

В «Капитанской дочке» ту же песню, его любимую, поет Пугачев со своими приспешниками.

 

Пришли они в зеленый лес

На старый их лужок

И увидали, что стоит

Под деревом стрелок.

<…>

Промолвил Робин: «Добрый день!»

«Привет! – сказал другой.

- Судя по луку твоему,

Стрелок ты не плохой».

<…>

«Скажи ты имя мне свое?» -

Стрелок спросил его.

«Нет, – Робин отвечал, – пока

Не скажешь своего».

«Робин Гуд и Гай Гисборн»

Лес, «зеленый лес» – действующее лицо английских баллад о Робин Гуде. Храбрые стрелки Робин Гуда носят зеленые плащи – они свои в лесу.

Подобно Робин Гуду, Дубровский – благородный разбойник, он грабит только богатых бездельников, равнодушен к золоту, чтит красоту и добродетель.

В шайку Робин Гуда принимают новичка, Маленького Джона («Робин Гуд и Маленький Джон»):

Будешь жить, как в раю, пока в нашем краю

Кабаны и епископы есть.

 

Откликнувшись на письмо няни, возвращаясь из столицы в родное захолустье, Владимир Дубровский воображает, что его ждет обычная жизнь с будничными заботами. Но у него иная, романтическая судьба.

Он – будто витязь на развилке дорог, читающий надпись на камне. Этой дорогой пойдешь…   Той дорогой пойдешь… Прямо пойдешь…

«Владимир Андреевич приближался к той станции, с которой должен он был своротить на Кистеневку. Сердце его исполнено было печальных предчувствий, он боялся уже не застать отца в живых, он воображал грустный образ жизни, ожидающий его в деревне, глушь, безлюдие, бедность и хлопоты по делам, в коих он не знал никакого толку».

Дубровский – как сказочно-былинный богатырь.

И в английских балладах о Робин Гуде и в русских былинах – контрастное мировосприятие. Свои и – враги, чужие.

В балладах о Робин Гуде понятие «враги» – более конкретное: богачи, святоши-лгуны.

В былинах враг наваливается тучей. Есть своя страна и ее враги. Витязь – страж государственных интересов и патриот. Витязь, отчасти, хотя и сохраняя обособленность, вписан в социальную систему, занимает особое почетное место в дружине князя. Витязь состоит на службе.

Лесной разбойник – вне социальной системы, изгой.

Соловей-разбойник, лесное чудище – отрицательный герой былин.

И лесной разбойник, и витязь – заодно с природой. Разбойники скрываются в лесу, помнят о «матери зеленой дубраве». Богатырь любит выезжать в чисто поле, «мать сыра-земля» дает ему силы.

Одна из стилизаций народных сказаний Л.Н. Толстого называется «Вольга-богатырь». Подчеркивается вольнолюбие богатыря.

Лесные разбойники славятся хитроумием. Для сказочного богатыря характерна не только сила, но изворотливый ум.

Вольга-богатырь в науке:

Обучился первой мудрости –

Оборачиваться птицею;

Обучился второй мудрости –

Оборачиваться рыбою;

Обучился третьей мудрости –

Серым волком ся обертывать.

Вольга оборачивается птицей и прилетает в турецкое царство, подслушать разговоры тамошнего царя, разгадать замыслы врагов:

Сидит царь Салтан Бекетович

Со царицею Давыдьевной,

Разговоры разговаривает;

Говорит Салтан Бекетович:

«Ты жена моя возлюблена,

Молода ли свет-Давыдьевна,

Воевать хочу святую Русь,

Хочу взять я славный Киев-град…»

В другой стилизации Л.Н. Толстого – об оружии витязя. Богатырь подъезжает к дубу.

Ко сыру дубу, кряковистому,

Дуб с кореньями выворачивал,

А с комля дуба белый сок бежал;

Ту дубиночку за вершину брал

И пустил коня на татаровей.

 

« – Московская гайзета «Звестие», журнал «Смехач», «Красная нива»!..

Где-то наверху со звоном высадили стекло. Потрясая город, проехал грузовик Мельстроя. Засвистел милиционер…

Ипполит Матвеевич леопардовым скоком приблизился к возмутительному незнакомцу… <…>

- Так это вы, святой отец, – проскрежетал Ипполит Матвеевич, – охотитесь за моим имуществом?»

И. Ильф, Е. Петров «Двенадцать стульев»

Погоня за богатством. Встреча в Старгороде Воробьянинова и отца Федора, несущего «драгоценный» стул. Подражательно-пародийная авантюрность сюжетных ходов советского сатирического романа.

«Физиономия отца Федора стала возмущать Ипполита Матвеевича.

- Обедню небось уже не служите? – спросил он при следующей встрече.

- Где там служить! Прихожане по городам разбежались, сокровища ищут.

- Заметьте – свои сокровища! Свои».

Уклон в приключенческую авантюрность характерен для пушкинской повести. Авнтюрный сюжет неожиданно обрывается, обрывается и явственно прозвучавшая тема наживы, обогащения.

Сопоставим некоторые идеи «Дубровского» и «Пиковой дамы».

И Германн, и Владимир Дубровский – молодые столичные офицеры, свои в кругу «золотой молодежи».

Германн – немец. Его самоограничение, расчетливость, аккуратность в делах, автор называет национальными особенностями. Потаенная пламенность – отличительное качество и Германна и Дубровского.

И в «Пиковой даме», и в «Дубровском» тема обогащения развивается в соединении с темой социальной справедливости, справедливого распределения жизненных благ. Соединяются социальный и теолого-нравственный аспекты.

Германн стремится через богатство обрести вольность.

Дубровский осуществляет побег на волю, в зеленый лес.

 

Миф о вольном и беспечном народе Пушкин воплотил в поэме «Цыганы». Тема свободы связана с темой вольной природы. Вольная природа, вольные люди.

В начале восьмой главы «Евгения Онегина» Пушкин очерчивает эволюцию своего творчества: явление музы и смена ее облика.

Она смиренные шатры

Племен бродящих посещала,

И между ими одичала,

И позабыла речь богов

Для скудных, странных языков,

Для песен степи, ей любезной…

«Дубровский», подобно «Капитанской дочке», представляет собой повесть-хронику жизни дворянского семейства, с выходом на глобальные темы: Отечество, злодейство, природа.

Художественное пространство «Дубровского» неоднородно.

Пространству сатирического бытописания соответствуют типы богатого помещика-самодура и его дочки – деревенской барышни.

В пространстве сказки, Маша – царевна, руки которой добивается предприимчивый бедняк (Владимир Дубровский). Кирила Петрович Троекуров, в этом контексте – сказочный царь-самодержец.

Вспоминаются также сюжетные коллизии сказок про двух соседей: богатого – заносчив, коварен; и бедного – честен, прямодушен. Таковы Троекуров и старый Дубровский.

Трансформируется также сказочный образ жениха-медведя. Владимир Дубровский, хладнокровно стреляя в медведя, заявляет себя героем, чувства Маши пробуждаются.

Дуб и медведь – загадочные символы в русской классической литературе.

Медведь – символ скрытых душевных сил и нравственных возможностей перерождения. Одновременно, символ злой агрессии.

Дуб – символ крепкой силы, надежности или центровой опоры.

В «Войне и мире» князь Андрей Болконский видит свежую листву старого дуба, и у него появляется верная надежда на новую жизнь.

В «Мертвых душах» Чичиков поражается, до чего Собакевич похож на медведя. И гостиная – как берлога.

В «Дубровском» осмысляются евангельские темы.

Христос и его ученики, толпа, отторгающая Его.

В «Дубровском»: лес – как альтернатива толпе, лес принимает изгоя и его соратников. Благородный разбойник помогает беззащитным.

Одухотворенность природы, ее благотворная сила и величественная красота – темы, позднее развитые в творчестве И.С. Тургенева.

Образ леса – как особой живой субстанции, привыкающей, узнающей. Порывистые чувства (как порыв ветра).

«Дубровский» – это, будто бы, фамилия леса. Лес – прозванный так в шутку.

Увлекаясь игрой. Если бы фамилия «Тютчев» не принадлежала известнейшему русскому поэту, прославившемуся проникновенными описаниями природы, можно было бы заподозрить, что «Тютчев» – прозвище огромного дерева, вероятно, дуба, достающего «лапами» до туч.

 

В шайке Пугачева («Капитанская дочка»):

«Все обходились между собою как товарищи и не оказывали никакого особенного предпочтения своему предводителю».

Молодой Дубровский, дворянин, предводительствует своими крепостными, ставшими лесными бродягами-разбойниками.

Теперь Владимир Дубровский и кистеневские крестьяне – равно изгои социальной системы.

Кистеневскими крестьянами, ушедшими в лес, наряду с холопской преданностью молодому барину, очевидно, двигали  высокие чувства: сочувствие Владимиру Дубровскому, как человеку (ему-де не повезло, но он – хороший, будем с ним, не оставим его в беде), и бунтарское стремление к социальной справедливости, свойственное обездоленному народу.

Кучер говорит возвращающемуся в Кистеневку Владимиру Дубровскому:

«Не наше холопье дело разбирать барские воли, а ей-богу, напрасно батюшка ваш пошел на Кирила Петровича, плетью обуха не перешибешь».

Социально-обличительная тема барского своеволия в «Дубровском». Сколь своеволен барин, столь и бесправен холоп. Холопам остается гордиться силой барина, или притихнуть, если барин не силен.

Холопская осмотрительность и рассудительность. Путешественник-иностранец, решив соврать, что его ограбил Дубровский, дарит ямщику бричку и тощий чемодан.

«Не доезжая до заставы… француз велел остановиться, вылез из брички и пошел пешком, объяснив знаками ямщику, что бричку и чемодан дарит ему на водку. …Заключив из того, что немец сошел с ума, ямщик поблагодарил его усердным поклоном».

Комически-обстоятельная рассудительность крепостных людей в гоголевских «Мертвых душах». После посещения Ноздрева.

«Экой скверный барин! – думал про себя Селифан. – Я еще не видал такого барина. То есть плюнуть бы ему за это! Ты лучше человеку не дай есть, а коня ты должен накормить, потому что конь любит овес. Это его продовольство…».

Отметим сходство композиционных конструкций, тему дороги в «Капитанской дочке» и «Дубровском». Дорога разбойника и постоялый двор. Встречи на дороге – метафора скрещения судеб.

Есть сходство и в любовных линиях: Маша Миронова – Гринев; Маша Троекурова – Дубровский. Характер названных героев и, в особенности, героинь, кристаллизуется на глазах читателя. Вначале Маша Троекурова, как и Маша Миронова, – обыкновенная провинциальная барышня. Она преображается в необыкновенную, смелую, решительную женщину. Она резко обрывает запоздавшие любовные речи Владимира Дубровского и заявляет, что теперь она – жена князя Верейского.

Читателю этого эпизода «Дубровского» вспомнится Татьяна, которая, будучи замужем за генералом, отказывается от безумно влюбившегося Онегина.

Пугачев – лже-государь, он выдает себя за наследника русского престола и, таким образом, обманом завлекает в стихию бунта народ, преданный монархической идее. Однако, честны ли бунтовщики перед собой, вполне ли

верят они, что их предводитель из царствующей династии?

В «Капитанской дочке» Пушкин выстраивает реальность «старинных времен». Миф о Пугачеве и пугачевском бунте. В контексте мифа, Гринев – игрушечный солдатик в старинном мундире.

Бунт Маши Троекуровой – ее стремление к необыкновенной судьбе. Маша влюбляется в Дубровского.

«Может быть, она не была еще влюблена, но при первом случайном препятствии или незапном гонении судьбы пламя страсти должно было вспыхнуть в ее сердце».

Разрушительная стихия социального бунта. Горит господский дом в Кистеневке.

«Искры полетели огненной метелью, избы загорелись.

- Теперь все ладно, – сказал Архип, – каково горит, а? чай из Покровского славно смотреть».

«Капитанская дочка»: поднимается огненная метель бунта.

«Мы стали рассуждать о нашем положении, как вдруг Василиса Егоровна вошла в комнату, задыхаясь и с видом чрезвычайно встревоженным.

- Что с тобою сделалось? – спросил изумленный комендант.

- Батюшки, беда! – отвечала Василиса Егоровна. – Нижнеозерная взята сегодня утром…  Того и гляди, злодеи будут сюда».

 

 

4. «Лебедь белая плывет». «Сказочное» в творчестве

А.С. Пушкина

«Да» и «нет» не говори,

Черный с белым не бери.

Вы поедете на бал?

Игра

 

«Послал царь за Емельяном.

- Ну, – говорит, – вот тебе мой приказ: построй ты мне новый собор против дворца на площади, чтоб к завтрему к вечеру готово было. Построишь – я тебя награжу, а не построишь – казню».

Л.Н. Толстой «Работник Емельян и пустой барабан»

В сказке окружающая героя реальность может разом преобразиться.

Клубок покатится по лесным полянам, чаща расступится, на холме – золотой город…

В сказках равно заявлены темы чуда, волшебного преображения и – упорного труда бедняка.

Тема простого труда в «Сказке о попе и работнике его Балде» развита в произведениях Л.Н. Толстого.

…До светла все у него пляшет,

Лошадь запряжет, полосу вспашет,

Печь затопит, все заготовит, закупит,

Яичко испечет да сам и облупит.

Тема нестяжательства, проводимая в «Сказке о попе и работнике его Балде», характерна для русской литературы. Поп жаден, любит наживаться чужим трудом, вот и получает по заслугам.

А Балда приговаривал с укоризной:

Не гонялся бы ты, поп, за дешевизной.

В «Сказке о золотом петушке» царь Дадон – старенький, ленивый царек, смешной, важный и приглуповатый. В «царстве-государстве» Дадона и в хозяйстве попа дела идут своим ходом, независимо от нерадивого хозяина, по иным, божьим установлениям.

В «Сказке о золотом петушке» враги со всех сторон осаждают царство. Над государством будто довлеет проклятие и вот-вот, во исполнение старинного пророчества, стрясется беда.

Застонала тяжким стоном

Глубь долин, и сердце гор

Потряслося…

Будто надежда на чудесное избавление и спасение – волшебный дар, Золотой петушок. Если волшебный флюгер пропоет об опасности, нужно готовиться защитить державу.

Встреча Балды с чертями – это едва ли не подвиг, к которому готов работник, занятый повседневным тяжелым трудом.

Появление внука старого беса.

Вынырнул подосланный бесенок,

Замяукал он, как голодный котенок:

«Здравствуй, Балда-мужичок;

Какой тебе надобен оброк?

Об оброке век мы не слыхали,

Не было чертям такой печали.

 

Вот, море кругом обежавши,

Высунув язык, мордку поднявши,

Прибежал бесенок задыхаясь,

Весь мокрешенек, лапкой утираясь…

 

Бесенок оторопел,

Хвостик поджал, совсем присмирел…

Подобные образы чертей и чертенят – в стиле народного балагана -  встречаем в произведениях Л.Н. Толстого.

Этого бесенка можно представить как «элегантного» маленького бродяжку чаплиновского склада.

 

На красных лапках гусь тяжелый,

Задумав плыть по лону вод,

Ступает бережно на лед,

Скользит и падает…

«Сказочное» в «Евгении Онегине». Сказочная, обновленная зимняя природа. Как бы, начало сказки.

В одной строфе подряд появляются три возка и три кучера. Крестьянин в санях, плетется его лошадка. Летит по снегу кибитка с ямщиком в красном кушаке. Мальчик-фантазер.

Вот бегает дворовый мальчик,

В салазки жучку посадив,

Себя в коня преобразив;

Шалун уж заморозил пальчик:

Ему и больно и смешно,

А мать грозит ему в окно…

 

В «Сказке о рыбаке и рыбке» зло, как волной, захлестывает старуху.

Обратимость зла в сказках. Удесятерение сил врага. И – напротив, совсем маленькое, «карманное» зло.

« – Ходят еще и такие слухи, – добавил Кот, – будто вы, если, конечно, захотите, можете превратиться и в совсем крохотных зверей, например в крысу или в мышь. Честно говоря, я думаю, что это невозможно.

- Невозможно? – взревел Людоед. – Так смотри же!

И в тот же миг Людоед как сквозь землю провалился, а на полу забегала мышка. Кот и сам не заметил, как схватил ее и съел».

Ш. Перро «Кот в сапогах»

 

И граф уехал… Тем и сказка

Могла бы кончиться, друзья;

Но слова два прибавлю я.

Автор «Графа Нулина» сам уподобил свою историю сказке.

В метафорическом строе проглядывает «сказочное». Влюбленный граф Нулин и Наталья Павловна:

Так иногда лукавый кот,

Жеманный баловень служанки,

За мышью крадется с лежанки:

Украдкой, медленно идет,

Полузажмурясь подступает,

Свернется в ком, хвостом играет,

Разинет когти хитрых лап

И вдруг бедняжку цап-царап.

Действительность и литература. Возвышенность «волшебной сказки» и гротеск бытовой сцены.

Роман классический, старинный,

Отменно длинный, длинный, длинный,

Нравоучительный и чинный,

Без романтических затей.

 

Наталья Павловна сначала

Его внимательно читала,

Но скоро как-то развлеклась

Перед окном возникшей дракой

Козла с дворовою собакой

И ею тихо занялась.

Линия сказки и шутки в «Пиковой даме».

Томский рассказал свою историю о бабушке-графине, ее пребывании в молодости в Париже при дворе, о тайне трех карт (зная, на какие именно карты следует ставить, можно выиграть огромные деньги).

« – Сказка! – заметил Германн».

Чудесная сказка о нежной красавице и снисходительности черного мага, открывшего ей тайну трех карт.

Графиня проигралась в карты, а муж, всегда робкий и послушный, отказался заплатить долг.

«…Думала усовестить его, снисходительно доказывая, что долг долгу розь и что есть разница между принцем и каретником – Куда! дедушка бунтовал. Нет, да и только! Бабушка не знала, что делать.

С нею был коротко знаком человек очень замечательный. Вы слышали о графе Сен-Жермене, о котором рассказывают так много чудесного».

К теме «смешных ужасов». В «Руслане и Людмиле» – о злом волшебнике Черноморе:

Но Черномор уж был известен

И был смешон, а никогда

Со смехом ужас несовместен.

Германн не вполне верит в правдивость «анекдота о трех картах», но постепенно загорается мечтой узнать тайну и покорить мир.

Германн нежданно появляется в комнате старой графини и требует открыть ему три заветные карты.

« – Это была шутка, – сказала она наконец, – клянусь вам! это была шутка» .

Германн в сердцах называет графиню «старой ведьмой».

«Сказочное» в образной системе: разбойник (так, ужасаясь, Лиза мысленно называет Германна), старая колдунья, красавица.

Красавица Лиза – одаренная художественным воображением, умница – бедная воспитанница старой графини. В соотношении ее душевных качеств и социальной характеристики есть грустная сказочность, мир Лизы должен волшебно преобразиться.

«Горек чужой хлеб, говорит Данте, и тяжелы ступени чужого крыльца, а кому и знать горечь зависимости, как не бедной воспитаннице знатной старухи?».

Пышная гостиная и бедная комнатка Лизы, куда она убегает плакать, обиженная пренебрежением большого света.

Будто бы, отменили сказочный бал, и Золушка осталась дома.

«Лизавета Ивановна вошла в капоте и в шляпке.

- Наконец, мать моя! – сказала графиня. – Что за наряды! Зачем это?.. кого прельщать?.. А какова погода? – кажется, ветер.

- Никак нет-с, ваше сиятельство! очень тихо-с! – отвечал камердинер.

- Вы всегда говорите наобум! Отворите форточку. Так и есть: ветер! и прехолодный! Отложить карету! Лизанька, мы не поедем: нечего было наряжаться.

«И вот моя жизнь» – подумала Лизавета Ивановна».

Лиза воображает Германна сказочно-романтическим разбойником.О Германне в пушкинской повести:

«Он стоял у самого подъезда, закрыв лицо бобровым воротником: черные глаза его сверкали из-под шляпы».

В эпизодах пушкинской «Пиковой дамы» подчас явственна аура немецкой сказки.

«Нет! расчет, умеренность и трудолюбие: вот мои три верные карты, вот что утроит, усемерит мой капитал и доставит мне покой и независимость!»

Рассуждая таким образом, очутился он в одной из главных улиц Петербурга, перед домом старинной архитектуры. Улица была заставлена экипажами, кареты одна за другою катились к освещенному подъезду. Из карет поминутно вытягивались то стройная нога молодой красавицы, то гремучая ботфорта, то полосатый чулок и дипломатический башмак. Шубы и плащи мелькали мимо величавого швейцара».

Страшная немецкая сказка чувствуется в сцене похорон графини. Германн, оступившись, «грянулся об земь» возле гроба». Лиза упала в обморок.

«Этот эпизод возмутил на несколько минут торжественность мрачного обряда. Между посетителями поднялся глухой ропот, а худощавый камергер, близкий родственник покойницы, шепнул на ухо стоящему подле него англичанину, что молодой офицер ее побочный сын, на что англичанин отвечал холодно: Оh?».

Призрак графини является Германну «шаркая туфлями» (линия «шутки» и «сказки»).

Подобные мотивы немецкой сказки ощутимы в некоторых стихотворениях Пушкина.

«К моей чернильнице» (1821):

Подруга думы праздной

Чернильница моя,

Мой век разнообразный

Тобой украсил я.

«Стихи, сочиненные ночью во время бессонницы» (1830):

Мне не спится, нет огня;

Всюду мрак и сон докучный.

Ход часов лишь однозвучный

Раздается близ меня.

Литератору «В.С. Филимонову при получении поэмы его «Дурацкий колпак» (1828).

Итак, в знак мирного привета,

Снимая шляпу, бью челом,

Узнав философа-поэта

Под осторожным колпаком.

Германн и Лиза. Сказочная тема внезапного обогащения бедняка, ведущего свою игру и завоевывающего царевну. Козни нечистой силы (чары старой графини).

Простые истины: будь честен, воздержан, трудолюбив.

Опера. Будто трагическая интерпретация истории Золушки.

«Ночь. Зимняя Канавка. В глубине сцены – набережная и Петропавловская крепость, освещенная луной. Под аркой, в темном углу, вся в черном, стоит Лиза.

Лиза

Уж полночь близится, а Германна все нет, все нет…».

 

 

И день настал. Встает с одра

Мазепа, сей страдалец хилый,

Сей труп живой, еще вчера

Стонавший слабо над могилой.

Теперь он мощный враг Петра.

Теперь он, бодрый, пред полками

Сверкает гордыми очами

И саблей машет – и к Десне

Проворно мчится на коне.

Согбенный тяжко жизнью старой,

Так оный хитрый кардинал,

Венчавшись римскою тиарой,

И прям, и здрав, и молод стал.

Отметим сочетание и взаимопроникновение исторического бытописания и сказочности в поэме «Полтава». Сказка в историческом интерьере, с опорой на исследования Карамзина. Если и сказка, то – страшная и трагическая.

Сюжетно-образная конструкция сказки трагически преломлена в пушкинской «Русалке». Трагедия в декорациях сказки: ветхая мельница на крутом берегу Днепра; княжеский терем; светлица молодой княгини; терем русалок на речном дне.

В «Русалке», как и в опере «Пиковая дама», злой рок довлеет над героями.

В «Русалке» (в «Сказке о мертвой царевне», в «Дубровском» и других пушкинских произведениях) выявим тему взаимозависимости и взаимного обогащающего влияния человека и природы. Тема впоследствии была подхвачена и органично дополнена И.С. Тургеневым.

 

«Иоанн. Ну, ладно! Потолкует Борис с палачом опосля! (Якину.) Почто ты боярыню обидел, смерд?

Якин. Замечательно! Поразительно! Невиданно!.. Я не узнаю вас в гриме. Кто вы такой? Позвольте представиться: Карп Якин. Двадцать тысяч, а завтра в девять часов утра фабрика подписывает с вами контракт. Ставить буду я. Как ваша фамилия?

[…]

Шпак. Натурально как вы играете! Какой царь типичный, на нашего Буншу похож. Только у того лицо глупее.  Обокрали меня, Зинаида Михайловна! (Заливается слезами.)»

М.А. Булгаков «Иван Васильевич».

В Комедии Булгакова «Иван Васильевич» действие перебрасывается из московской квартиры 1920-х годов в царские палаты Ивана Грозного и  – обратно. Выразительно сталкивание элементов сатирического бытописания.

 

В чистом поле под ракитой

Богатырь лежит убитый.

Пушкинское стихотворение (1828) в русском стиле «сказочно-исторического» бытописания.

Ворон к ворону летит,

Ворон ворону кричит:

«Ворон, где б нам отобедать?

Как бы нам о том проведать?»

 

 

Пирует с дружиною вещий Олег

При звоне веселом стакана.

И кудри их белы, как утренний снег

Над славной главою кургана…

Они поминают минувшие дни

И битвы, где вместе рубились они…

 

«А где мой товарищ? – промолвил Олег, -

Скажите, где конь мой ретивый?

Здоров ли? Все так же ль легок его бег?

Все тот же ль он бурный, игривый?»

И внемлет ответу: на холме крутом

Давно уж почил непробудным он сном.

В «Песне о вещем Олеге» (1822) в сказочном антураже заявлена серьезная значительная и современная тема борьбы со злом до конца, до подавления последней попытки агрессии слабеющего, измельчавшего, изживающего себя зла.

Змея таилась между костей мертвого коня Олега. Таким образом, сбылось предсказание кудесника о том, что Олег примет смерть от своего коня.

…Гробовая змея

Шипя между тем выползала;

Как черная лента, вкруг ног обвилась:

И вскрикнул внезапно ужаленный князь.

 

Историческое бытописание и сказка отчетливо проявляются в первых строфах «Руслана и Людмилы».

Начало поэмы -  свадебный пир в честь Руслана и Людмилы (так несчастливо окончившийся: волшебник, злой карлик Черномор уносит Людмилу).

Интерьерные этюды замечательны («И звонких гуслей беглый звук») и достигают выразительности кино-эпизодов. Конец первой строфы: ходили слуги с серебряными чашами, «и низко кланялись гостям».

В толпе могучих сыновей,

С друзьями, в гриднице высокой

Владимир-солнце пировал;

Меньшую дочь он выдавал

За князя храброго Руслана

И мед из тяжкого стакана

За их здоровье выпивал.

Сказка: Руслан едет на коне, на фоне заката солнца:

Уж побледнел закат румяный

Над усыпленною землей;

Дымятся синие туманы

И всходит месяц золотой;

Померкла степь. Тропою темной

Задумчив едет наш Руслан.

Волшебный сад Черномора, соловей и розы. Шапка-невидимка, которой завладевает Людмила. Поле битвы: плющ весело вьется по брошенному оружию. Голова старого витязя и Руслан. Источник живой и мертвой воды. Волшебный перстень. Людмила спасена, здорова, она вновь с Русланом.

Хрестоматийное вступление к «Руслану и Людмиле»:

У лукоморья дуб зеленый,

Златая цепь на дубе том:

И днем и ночью кот ученый

Все ходит по цепи кругом,

Идет направо – песнь заводит,

Налево – сказку говорит.

Отчасти, это и символика порабощения: дуб, как заколдованный, и на нем – золотые оковы. Ученый кот шляется неподалеку, будто собака Мефистофеля.

Призрачное видение. В «Сказке о царе Салтане», подобным образом, выходят из моря (охранять остров Буян) 33 богатыря и дядька Черномор.

Там лес и дол видений полны;

Там о заре прихлынут волны

На брег печальный и пустой,

И тридцать витязей прекрасных

Чредой из вод выходят ясных,

И с ними дядька их морской…

Души погибших в битве за Отечество.

 

О борьбе с самозванцем царя Бориса (Годунова) в пушкинской трагедии:

«Басманов.

Государь,

Трех месяцев отныне не пройдет,

И замолчит и слух о самозванце;

Его в Москву мы привезем, как зверя

Заморского, в железной клетке. Богом

Тебе клянусь» .

Одна из ведущих тем «Бориса Годунова», как исторической трагедии – противостояние деспотии и черни. Об умонастроении черни, обычае воспринимать власть (боярин Шуйский – в разговоре с царем):

Но знаешь сам: бессмысленная чернь

Изменчива, мятежна, суеверна,

Легко пустой надежде предана,

Мгновенному внушению послушна,

Для истины глуха и равнодушна,

А баснями питается она.

Сказочность в «Борисе Годунове». Темное злодейство и светлый образ мальчика-царевича. Изобразительная контрастность.

«Воротынский.

Ужасное злодейство! Полно, точно ль

Царевича сгубил Борис?

Шуйский.

А кто же?

[…]

Весь город был свидетель злодеянья;

Все граждане согласно показали;

И, возвратясь, я мог единым словом

Изобличить сокрытого злодея».

Образы детей – в светлом ореоле сказки. Дети Годунова – Феодор и Ксения. После падения Бориса, добрые души в толпе народа замечают:

«Брат да сестра! бедные дети, что пташки в клетке».

«Отец был злодей, а детки невинны».

Ученый монах-летописец Пимен, его «правдивые сказанья», способность к «книжному искусству».

«Григорий.

Каких был лет царевич убиенный?

Пимен.

Да лет семи; ему бы ныне было

(Тому прошло уж десять лет… нет, больше:

Двенадцать лет) – он был бы твой ровесник

И царствовал; но бог судил иное.

Сей повестью плачевной заключу

Я летопись мою…».

Трагедия отличается от формы сказки, где, как правило, счастливый финал. Красочное историческое бытописание соотносимо с формой – «сказка сказывается».

В образе Гришки Отрепьева, отчасти, трагически варьируется сказочный архетип предприимчивого бедняка, который женится на царевне (здесь – знатная и гордая полька Марина Мнишек) и затем царствует.

Юродивый Николка, при народе на церковной паперти обличающий злодейство Бориса – трансформация архетипа Иванушки-дурачка из русской сказки.

О Гришке Отрепьеве, бежавшем из монастыря в Литву.

«Палата Патриарха. Патриарх, игумен Чудова монастыря.

   Патриарх.

И он убежал, отец игумен?

Игумен.

Убежал, святый владыко. Вот уж тому третий день.

Патриарх.

Пострел, окаянный! Да какого он роду?».

Зло захватывает Бориса Годунова. Его личная трагедия – трагедия нечистой совести.

Но Гришка Отрепьев – пустой человек, никакой, ничто – это воплощение зла. Он может быть лишь подобием кого-то, надев маску. Он кривляется и «представляет».

 

Сказочная реальность «старинных времен» в «Капитанской дочке». Патриархальный уклад жизни в крепости, почти сказочное благополучие.

Внешняя угроза – пугачевцы.

Комната Маши Мироновой, разграбленная мятежниками:

«…Шкап был разломан и ограблен, лампадка теплилась еще перед опустелым кивотом. Уцелело и зеркальце, висевшее в простенке… Где ж была хозяйка этой смиренной, девической кельи? Страшная мысль мелькнула в уме моем: я вообразил ее в руках у разбойников… Сердце мое сжалось… Я горько, горько заплакал и громко произнес имя моей любезной».

В «Медном всаднике» и «Арапе Петра Великого»  заявлена тема (едва ли, не сказочная) царя-самодержца, карающего и милующего.

В «Капитанской дочке» Маша Миронова едет в Петербург ко двору, просить за Гринева царицу, в надежде на ее милосердие.

После нежданного разговора с Машей во время прогулки, государыня, как добрая фея из сказки, присылает за ней придворную карету. Царица, как  в волшебной сказке, осыпает Машу благодеяниями и благословляет ее будущий брак с оправданным Гриневым.

Если, в контексте сказки, императрица Екатерина – добрая фея, то Пугачев – злой колдун, страшный разбойник. «Пугачев устремил на меня огненные свои глаза».

Савельич – хранитель барского добра, он, а не Гринев, от имени которого формально ведется повествование, как бы, рассказывает сказку.

В «Белой гвардии» Булгакова упоминается, как, будто сказки, детям у изразцовой печи читали про Капитанскую дочку и Наташу Ростову.

 

Сказка «Жених».  Купеческая дочь, умница Наташа изобличает тайного злодея, посватавшегося к ней.

Определенная эмоциональная связь с этой сказкой эпизода «Войны и мира» Л.Н. Толстого. Увлечение Наташи Ростовой Анатолем Курагиным. Предполагаемый побег с ним при пособничестве Долохова. Долохов, как сказочный тайный злодей, под личиной молодца-жениха, ранее он сватался к Соне.

 

«Царевна заблудилася в лесу. Находит дом пустой – убирает его. Двенадцать братьев приезжают. «Ах, – говорят, – тут был кто-то…»

А.С. Пушкин. Из записей сказок.

Дверь тихонько отворилась.

И царевна очутилась

В светлой горнице, кругом

Лавки, крытые ковром,

Под святыми стол дубовый,

Печь с лежанкой изразцовой.

Видит девица, что тут

Люди добрые живут…

Интерьер русского терема. Бытовой реализм волшебной сказки.

Целостна, хоть и неоднородна в эмоционально-художественном плане, композиционная конструкция «Сказки о мертвой царевне и семи богатырях».

Традиционная атрибутика сказок: царевна – царевич; злая мачеха; три вопроса  (солнышку, месяцу и ветру); счастливый финал. Особенно, разговор королевича Елисея с солнцем, месяцем и ветром – динамично выстроенный,  с проникновенным чувством, обеспечивает слитность, нерасторжимость сюжетной композиции.

Гармония сосуществования человека и природы.

Уподобление царевны цветку. Казалось бы, просто нежный комплимент. Однако (как и в «Евгении Онегине», где об Ольге говорится: «Цвела как ландыш потаенный»),  метафора приобретает новое свежее звучание:

Но царевна молодая,

Тихомолком расцветая,

Между тем росла, росла,

Поднялась – и расцвела…

Картина тоски и уныния:

Не видать милого друга!

Только видит: вьется вьюга,

Снег валится на поля,

Вся белешенька земля.

Царица-мать, вынашивая ребенка, все смотрит на белый снег, ожидая мужа… Родилась девочка – красавица, беленькая-беленькая.

Терем семи богатырей находится в лесной чаще. Дом в лесу. Спасающий, укрывающий лес (тут вспомним повесть «Дубровский»).

И ей зеркальце в ответ:

Ты прекрасна, спору нет;

Но живет без всякой славы,

Средь зеленыя дубравы,

У семи богатырей

Та, что все ж тебя милей».

Волшебное зеркальце царицы-мачехи – как символ совести (как бы, совесть говорит).

Ей в приданое дано

Было зеркальце одно;

Свойство зеркальце имело:

Говорить оно умело.

Чернавка, прислужница царицы-мачехи, отравившая царевну – олицетворение зла. Царевна так правдива и сильна сознанием своей душевной чистоты, что само зло склонно отступить, и только по взбалмошной деятельной глупости гордячки-царицы совершается преступление.

Объемен образ умного и верного пса Соколки, лающего на Чернавку, старающегося перехватить отравленное яблоко.

Игровая реальность водевиля в «Сказке о мертвой царевне». Будто актер и актриса разыгрывают русскую сказку в водевильном ключе. Взаимозаменяемость персонажей.

Актер – царь-отец, королевич Елисей, каждый из семи богатырей.

Актриса – царица-мать, новая царица-гордячка, Чернавка, царевна.

Но, едва ли не яснее, проступает реальность символической поэмы с патриотической темой.

«Мертвая» царевна, очнувшаяся от дремы – метафора мнимой гибели России, которая не может погибнуть, обязательно  воспрянет.

Подобным образом, хотя лишь в некоторой степени – Царевна Лебедь в «Сказке о царе Салтане» – тоже символ России, а черный коршун – олицетворение внешней угрозы, зловещий Мефистофель.

Елисей обращается к «красну- солнышку». Солнце бывает красным на закате и рассвете. Надежда на мирную счастливую жизнь: над страной когда-нибудь взойдет «красно-солнышко».

…Во тьме печальной,

Гроб качается хрустальный

На цепях между столбов.

Гроб  разбивается, царевна оживает, жених выводит ее на свет.

И трубит уже молва:

Дочка царская жива!

 

Из «Апокалипсиса»:

«И сказал Сидящий на престоле: се, творю все новое. И говорит мне: напиши; ибо слова сии истинны и верны. И сказал мне: совершилось! Я есмь Альфа и Омега, начало и конец, жаждущему дам даром от источника воды живой» (Откр 21, 5-6).

В «Руслане и Людмиле» так говорится об источнике  живой и мертвой воды:

И в той долине два ключа:

Один течет водой живою,

По камням весело журча,

Тот льется мертвою водою;

Прохлада вешняя не веет,

Столетни сосны не шумят…

Со времен Священного Писания живая вода – метафора любви, мертвая вода – ненависти. Пушкин угадывает и органически воспринимает эти метафоры. Вспомним символику «Бахчисарайского фонтана». Робкая Мария с ее любовью, демоническая Зарема – с ненавистью. В память о христианке Марии хан Гирей воздвиг «фонтан слëз» – будто сказочный источник живой воды.

 

«Вот тебе, жена, подарочек,

Что медвежия шуба в пятьдесят рублев,

А что вот тебе другой подарочек,

Трои медвежата по пять рублев».

Незаконченная (в набросках) «Сказка о медведихе».  Агрессивная дисгармония мертвого мира.  Вражда людей и зверей.  Все меряется на деньги, продается и покупается.  Чинопочитание – и среди зверей.  Нарастает тема расплаты.

В ту пору звери собиралися

К тому ли медведю, к большому боярину…

 

«Долго плавали царица с царевичем в засмоленной бочке, наконец море выкинуло их на землю. Сын заметил это. «Матушка ты моя, благослови меня на то, чтоб рассыпались обручи и вышли бы мы на свет». Господь благослови тебя, дитятка. Обручи лопнули, они вышли на остров. Сын избрал место и с благословения матери вдруг выстроил город и стал в нем жить да править. Едет мимо корабль…»

А.С. Пушкин. Из записей сказок.

«Сказка о царе Салтане»  – дела с молитвой и божьей помощью.

Но из бочки кто их вынет?

Бог неужто их покинет?

 

Со креста снурок шелковый

Натянул на лук дубовый…

 

Во вновь возникшем городе:

К ним народ навстречу валит,

Хор церковный бога хвалит…

В «Руслане и Людмиле» злой волшебник Черномор, пойманный Русланом, приторочен к седлу:

Не смел дышать, не шевелился

И чернокнижным языком

Усердно демонам молился.

В хрестоматийном стихотворении «Утопленник (простонародная сказка)» мужик, обнаружив мертвое тело, не похоронил утопленника, сотворив молитву и поставив крест над могилой, и с тех пор утопленник раз в год в ночной час «навещает» его, стучась у ворот.

В «Сказке о царе Салтане», выйдя из засмоленной бочки, царица-мать и царевич Гвидон оказываются на фоне сказочного пейзажа, сходного с описанным во вступлении к «Руслану и Людмиле» («Лукоморье»):

Мать и сын теперь на воле;

Видят холм в широком поле;

Море синее кругом,

Дуб зеленый над холмом.

Возникновение чудесного города, в котором суждено княжить Гвидону. Сверхъестественное поражает человека.

Вот открыл царевич очи;

Отрясая грезы ночи

И дивясь, перед собой

Видит город он большой,

Стены с частыми зубцами,

И за белыми стенами

Блещут маковки церквей

И святых монастырей.

Он скорей царицу будит;

Та как ахнет!.. «То ли будет? –

Говорит он, – вижу я:

Лебедь тешится моя».

Тема столкновения земного разума со сверхъестественным, с чудом.

Три девицы под окном

Пряли поздно вечерком.

Так начинается сказка. Три девицы рассказывают, что бы они сделали хорошего, став царицами, выйдя замуж за царя Салтана, как бы они отблагодарили и прославили царя-государя.

Царь Салтан в сказке – главный волевой вершитель судеб подданых и своей судьбы. Подслушав разговор, он решает, что женится на девушке, обещавшей родить богатыря…

…Узнав из подложного донесения, что, якобы:

Родила царица в ночь

Не то сына, не то дочь;

Не мышонка, не лягушку,

А неведому зверюшку…

Царь загорается гневом, однако, опытный правитель, отлагает решение до своего возвращения в столицу.

Но сверхъестественное заявляет о себе, воля царя Салтана бессильна. Обманом, якобы по царскому приказу, бочку с царицей и новорожденным богатырем бросают плавать по бурному морю…

Тот уж когти распустил,

Клюв кровавый навострил…

Но как раз стрела запела,

В шею коршуна задела –

Коршун в море кровь пролил.

Лук царевич опустил…

Представлена  символическая картина борьбы за духовное освобождение, против зла. Доброе и злое в душе человека, его борьба за самого себя, за сохранение душевного мира и гармонии.

Прекрасная Царевна Лебедь – почти образ ангела или крылатого серафима из Священного Писания. Лебеди, белые голуби, птицы с прекрасными белыми крыльями. Молитвенное обращение к гармонии природы, против разрушения основ мироздания человеком, против его разрушительной деятельности, в конечном итоге оборачивающейся саморазрушением.

В пушкинском стихотворном отрывке (1824) возникает как бы эпизод из русской сказки, противопоставляются «черный ворон» – «белая лебедушка».

Как жениться задумал царский арап,

Меж боярынь арап похаживает,

На боярышен арап поглядывает.

Что выбрал арап себе сударушку,

Черный ворон белую лебедушку.

А как он, арап, чернешенек,

А она-то, душа, белешенька.

Традиционно-сказочные три превращения князя Гвидона.

Хрестоматийный образ: белка, грызущая золотые орешки с изумрудными ядрами – прозрачная метафора научного познания.

В конце сказки зло наказано, добро торжествует, веселый пир.

Чистота и прозрачность мира в «Сказке о царе Салтане». Предметная наполненность. Золото, серебро, пурпур, белый и синий цвета.

Отметим преемственность идей и художественной образности «Сказки о царе Салтане» по отношению к эпизодам «Апокалипсиса» и «Песни песней царя Соломона».

Мать и сын в пушкинской сказке выходят на свет, обновленный радостный божий мир принимает их, страдания отступают навсегда.

«И увидел я новое небо и новую землю, ибо прежнее небо и прежняя земля миновали, и моря уже нет» (Откр 21, 1).

«И отрет Бог всякую слезу с очей их, и смерти не будет уже, ни плача, ни вопля, ни болезни уже не будет, ибо прежнее прошло» (Откр 21, 4).

Возникновение чудного города на острове Буяне в сказке.

В «Апокалипсисе»:

«И я, Иоанн, увидел святый город Иерусалим, новый, сходящий от Бога с неба, приготовленный как невеста, украшенная для мужа своего» (Откр 21, 1).

Новый светлый золотой город на горе – «Святый Иерусалим».  Городские стены – из драгоценных камней. «Ворота его не будут запираться днем; а ночи там не будет» (Откр  21, 25).

Безусловно влияние «Песни песней царя Соломона» на метафорический строй пушкинской «Сказки о царе Салтане».

«Что лилия между тернами, то возлюбленная моя между девицами» (Песн 2, 2).

«Кто это восходит от пустыни, опираясь на своего возлюбленного? Под яблоней разбудила я тебя: там родила тебя мать твоя, там родила тебя родительница твоя. Положи меня, как печать, на сердце твое, как перстень, на руку твою: ибо крепка, как смерть любовь; люта, как преисподняя, ревность; стрелы ее – стрелы огненные; она пламень весьма сильный» (Песн 8, 5-6).

«Голубица моя в ущелье скалы под кровом утеса! покажи  мне лице твое, дай мне услышать голос твой…» (Песн 2, 14)

Стремление к счастью – особенно ярко выраженный лейтмотив «Сказки о царе Салтане».

Царица-мать и царевич в засмоленной бочке – метафора замкнутости в своей тоске.

Корабельщики «едут прямо на восток»   – к солнцу, прямо к счастью.

 

«Сказка о рыбаке и рыбке». Старик-рыбак  отпустил в море попавшую в сети золотую рыбку, он просит «государыню-рыбку» исполнить желания его глупой и злой старухи. Сказовый ритмический строй подразумевает серьезность нравственной проблематики произведения. Просить золотую рыбку исполнить желание – просить о чуде.

Грех стяжательства и неблагодарности, обуявший старуху.  Мрачная страсть к почестям и богатству.

Старуха в новой избе; старуха – дворянка в тереме; старуха – царица в богатых хоромах; вновь старуха в землянке…

Может быть, все привиделось старику? Вот опять перед ним ветхая землянка.

До поры рыбка исполняла желания. Наконец, чаша терпения переполнилась: старуха захотела быть владычицей морскою и чтобы рыбка была у нее на посылках.

Очевидно, в сказке варьируется Евангельская тема. «Проходя близ моря Галилейского», Христос говорит рыбакам, закидывающим сети в море: «Идите за Мною и я сделаю вас ловцами человеков» (Мф 4, 19 ).

Сказка – как в тяжелом окладе.

Море – чуждая стихия, стихия скрывающая.

Рыбка блеснула, ушла вглубь, вновь появилась.

Золотая рыбка – как символ сокровенного знания, мысли, которая должна прийти, посетить прозрением. Вот как оно было! И теперь все преобразится, будет по-новому.

 

В трагической мозаике-коллаже стихотворения 1921 г. «Заблудившийся трамвай» Н.С. Гумилева сдвигаются временные и пространственные границы и появляется «сказочное», нечто объединяющее разные планы и расцвечивающее произведение яркими красками. Машенька – утерянная невеста героя, ставшего поклонником императрицы. Опустела комната – «светлица» Машеньки. Где она теперь? Автор стихотворения органично воспринимает и интерпретирует сказочность пушкинской «Капитанской дочки», сказочное в образе Маши Мироновой. В финале нарастает христианская тема. Видение Исаакиевского собора и память о Машеньке.

В стихотворении В.В. Набокова «Ульдаборг. Перевод с зоорландского» (1930) в мрачном гротесково-урбанистическом пейзажном наброске столицы тоталитарного государства есть оттенок сказочности (между прочими злодеями узнаем тень советского писателя Аркадия Гайдара):

Хоть бы кто-нибудь песней прославил,

как на площади, пачкая снег,

королевских детей обезглавил

из Торвальта силач-дровосек.

 

В пушкинистике отмечено, что образ Шамаханской царицы в «Золотом петушке» создан не без влияния «Песни песней царя Соломона».

Вся сияя, как заря,

Тихо встретила царя.

«Кто эта, блистающая, как заря, прекрасная, как луна, светлая, как солнце, грозная, как полки со знаменами? Я сошла в ореховый сад посмотреть на зелень долины, поглядеть, распустилась ли виноградная лоза, расцвели ли гранатовые яблоки?» (Песн 6, 10-11).

Царь-девица, Шамаханская царица, околдовавшая царя Дадона – властная, лживая, лукавая. Ее шатер стоит среди гор. Ее образ составлен, как бы, из пестрой восточной ветоши, но характер и внешность недостаточно прояснены. Образ-призрак.

Больше всего, представленный образ тяготеет к сказочному типу молодой злой мачехи. Вспомним новую царицу, гордячку-красавицу, решающую извести юную падчерицу, в «Сказке о мертвой царевне». Но что-то есть неотразимо привлекательное.

Обольщенный царь Дадон с Шамаханской царицей въезжает в свою столицу:

Вот – въезжает в город он…

Вдруг раздался легкий звон,

И в глазах у всей столицы

Петушок спорхнул со спицы…

Внезапная смерть царя (петушок клюнул его в темя) и исчезновение лукавой девицы.

В стихотворении Н.С. Гумилева «Я верил, я думал…» (1912) – возможно вариативное воспроизведение линии Шамаханской царицы из пушкинского «Золотого петушка».

Патриотическая тема: звон колокольчика, воспоминание о Родине, сердце бьется вдали от нее.

И вот мне приснилось, что сердце мое не болит,

Оно – колокольчик фарфоровый в желтом Китае…

Колокольчик подвешен на пагоде.

А тихая девушка в платье из красных шелков,

Где золотом вышиты осы, цветы и драконы,

С поджатыми ножками смотрит без мыслей и снов,

Внимательно слушая легкие, легкие звоны.

Начало «Евгения Онегина» отзывается сказкой.

Помирает, как будто, старый бес (дядя Онегина). Онегин – молодой повеса-бесенок попадает уже на похороны и наследует имение. В контексте захватывающе-страшной сказки Татьяне даже глупо спрашивать, кто Онегин – ангел хранитель или коварный искуситель. Он – черт, наскоро загримированный под светского щеголя.

Сказочная тема продолжена в описаниях святочных гаданий и суеверии Татьяны (традиции «Светланы» В.А. Жуковского).

Татьяна видит сон о медведе, преследующем ее в метели.

Страшный медведь, которого нужно расколдовать, полюбив его, и тогда он превратится в доброго молодца – это излюбленный сказочный образ.

«А когда медведь подошел к ним, с него вдруг свалилась медвежья шкура, и перед ними предстал прекрасный юноша в золотой одежде.

- Я королевский сын, – сказал он…»

Братья Гримм «Беляночка и Розочка»

 

« – Вы находитесь – спокойно заговорил врач… – не в сумасшедшем доме, а в клинике, где вас никто не станет задерживать, если в этом нет надобности.

Иван Николаевич покосился недоверчиво, но все же пробурчал:

- Слава те господи! Нашелся наконец один нормальный среди идиотов, из которых первый – балбес и бездарность Сашка!

- Кто этот Сашка-бездарность? – осведомился врач.

- А вот он, Рюхин! – ответил Иван и ткнул грязным пальцем в направлении Рюхина».

В перепалке Ивана Бездомного и Рюхина узнается противостояние Моцарта и Сальери (варьирование образов пушкинской «Маленькой трагедии» в «Мастере и Маргарите» М.А. Булгакова).

В «Мастере и Маргарите» в эпизоде, когда поэт-завистник Рюхин, возвратившись из клиники, стоит перед памятником Пушкину на Страстном бульваре, вспоминает пушкинские строчки и думает: «…Стрелял, стрелял в него этот белогвардеец и раздробил бедро и обеспечил бессмертие…» – вступает тема трагической мифологии пушкинской дуэли, тема, с искренней болью, глубоко прочувствованная М.А. Булгаковым.

 

«Пушкин первый подошел к барьеру и, остановясь, начал наводить пистолет. Но в это время Дантес, не дойдя до барьера одного шага, выстрелил, и Пушкин, падая, сказал:

- Кажется, у меня раздроблено бедро… <…>

…Он лежал и умер в кабинете, на своем красном диване, подле средних полок с книгами».

В.В. Вересаев Пушкин в жизни: Систематический свод подлинных свидетельств современников.

 

 

Свой пистолет тогда Евгений,

Не преставая наступать,

Стал первый тихо подымать.

Вот пять шагов еще ступили,

И Ленский, жмуря левый глаз,

Стал также целить – но как раз

Онегин выстрелил… Пробили

Часы урочные: поэт

Роняет молча пистолет,

ХХХI

На грудь кладет тихонько руку

И падает. Туманный взор

Изображает смерть, не муку.

Начало тридцать первой строфы – будто смена кадра, крупный план Ленского.

В «Сказке о мертвой царевне»:

Вдруг она, моя душа,

Пошатнулась не дыша,

Белы руки опустила,

Плод румяный уронила,

Закатилися глаза,

И она под образа

Головой на лавку пала

И тиха, недвижна стала…